Сегодня у нас на блоге короткая сказка про воробья для детей, под названием «Сообразительный воробей». Рассказано в сказке о том, как серенький и маленький воробей, благодаря своей смекалке, смог добыть себе еду в холодную пору года и не остаться голодным, перехитрив двух синичек.

Сейчас как раз осень, на улице с каждым днем становится все холоднее, поэтому познакомить малышей с такой сказкой про воробья будет очень кстати. Заодно рассказать о том, что, когда на улице холодно нужно подкармливать птиц, так как им негде добывать себе еду, особенно зимой, когда все покрыто толстым слоем снега. Это поможет воспитать в детях любовь к природе и вырасти добрыми людьми.

Сообразительный воробей. Короткая детская сказка

Зимой все птицы и звери поближе к жилью человека ютятся. Трудно в это время прокормиться в голом лесу и в белом от снега поле.

Покинул лес и воробей, тоже к людям направился.

Сразу за лесом улица начиналась. Нарядные домики вряд стоят за невысокой деревянной оградой. Видит воробей: из одного окна палка торчит, с конца ее нить свисает, на ней — кормушка, какая-то еда в марлю завернута. И, конечно, синицы уже здесь копошатся.

Сел воробей рядом на дереве, рассуждает: как бы ему тоже подкрепиться? Хорошо синицам, им, видите ли, какое уважение люди оказывают: кормушки развешивают, подкармливают, ешьте, дорогие синички, на здоровье! А для воробьев никто и пальцем не пошевелит! Мол, пусть сами себя обслуживают.

Вот одна синица к кормушке подлетела, повисла. Нить то закручивается, то раскручивается. А синица и не обращает внимания на это, клюет себе и все. Вкусно!

Покушала немного, отлетела на ветку села. Сразу вторая синица прицепилась за кормушку. Тоже качается, как акробат, вниз головой висит, клюет. А потом синицы снова поменялись местами: первая завтракает, вторая на ветке клюв чистит, прихорашивается, своей очереди поклевать ждет.

Смотрел, смотрел на синиц воробей, а у самого в желудке урчит, — так есть хочется. Ну хоть бы зернышко утром перехватил! Так нет же, совсем ничего не ел.

Не выдержал бедняга, прыг с дерева — и к нитке. Крутится перед ним та нить, не уступает ему синица место на кормушке. И вторая прилетела, тоже мешает, суетится. Помахал крылышками воробей, помахал и снова на ветку ели полетел. Сел, приуныл.

Вдруг под деревом собака как залает! Синички испугались и улетели. А воробей осмотрелся, — что ему собака, когда есть хочется так, что аж в глазах темнеет, — и к кормушке подлетел.

Ох и вкусно же в такую стужу проглотить кусочек сыра! Но где там! Не успел он как следует полакомиться, а тут снова синицы прилетели. И такие наглые, — лети, мол, прочь, это наше!

Прогнали бедного воробья. Сел на ветке, что-то себе думает, головкой нетерпеливо крутит. Вдруг как чирикнет неожиданно, как вспорхнет!

И синиц как ветром сдуло, разлетелись в разные стороны. А сам воробей недалеко отлетел. Видит, нету синиц — он скорее к кормушке-качалке. Ест, спешит, пока испуганные синицы не возвратились.

Вот так и обманул подружек-синичек голодный воробей. Теперь и мороз не страшен. Подкрепился немного.

Воробей Воробеич и Ерш Ершович жили в большой дружбе. Каждый день летом Воробей Воробеич прилетал к речке и кричал:
– Эй, брат, здравствуй!.. Как поживаешь?
– Ничего, живем помаленьку, – отвечал Ерш Ершович. – Иди ко мне в гости. У меня, брат, хорошо в глубоких местах… Вода стоит тихо, всякой водяной травки сколько хочешь. Угощу тебя лягушачьей икрой, червячками, водяными козявками…
– Спасибо, брат! С удовольствием пошел бы я к тебе в гости, да воды боюсь. Лучше уж ты прилетай ко мне в гости на крышу… Я тебя, брат, ягодами буду угощать, – у меня целый сад, а потом раздобудем и корочку хлебца, и овса, и сахару, и живого комарика. Ты ведь любишь сахар?
– Какой он?
– Белый такой…
– Как у нас гальки в реке?
– Ну вот. А возьмешь в рот – сладко. Твою гальку не съешь. Полетим сейчас на крышу?
– Нет, я не умею летать, да и задыхаюсь на воздухе. Вот лучше на воде поплаваем вместе. Я тебе всё покажу…
Воробей Воробеич пробовал заходить в воду, – по колена зайдет, а дальше страшно делается. Так-то и утонуть можно! Напьется Воробей Воробеич светлой речной водицы, а в жаркие дни покупается где-нибудь на мелком месте, почистит перышки и опять к себе на крышу. Вообще жили они дружно и любили поговорить о разных делах.
– Как это тебе не надоест в воде сидеть? – часто удивлялся Воробей Воробеич. – Мокро в воде, – еще простудишься…
Ерш Ершович удивлялся в свою очередь:
– Как тебе, брат, не надоест летать? Вон как жарко бывает на солнышке: как раз задохнешься. А у меня всегда прохладно. Плавай себе, сколько хочешь. Небойсь летом все ко мне в воду лезут купаться… А на крышу кто к тебе пойдет?
– И еще как ходят, брат!.. У меня есть большой приятель – трубочист Яша. Он постоянно в гости ко мне приходит… И веселый такой трубочист, – всё песни поет. Чистит трубы, а сам напевает. Да еще присядет на самый конек отдохнуть, достанет хлебца и закусывает, а я крошки подбираю. Душа в душу живем. Я ведь тоже люблю повеселиться.
У друзей и неприятности были почти одинаковые. Например, зима: как зяб бедный Воробей Воробеич! Ух, какие холодные дни бывали! Кажется, вся душа готова вымерзнуть. Нахохлится Воробей Воробеич, подберет под себя ноги да и сидит. Одно только спасение – забраться куда-нибудь в трубу и немного погреться. Но и тут беда.
Раз Воробей Воробеич чуть-чуть не погиб благодаря своему лучшему другу – трубочисту. Пришел трубочист да как спустит в трубу свою чугунную гирю с помелом, – чуть-чуть голову не проломил Воробью Воробеичу. Выскочил он из трубы весь в саже, хуже трубочиста, и сейчас браниться:
– Ты это что же, Яша, делаешь-то? Ведь этак можно и до смерти убить…
– А я почем же знал, что ты в трубе сидишь!
– А будь вперед осторожнее… Если бы я тебя чугунной гирей по голове стукнул, – разве это хорошо?
Ершу Ершовичу тоже по зимам приходилось несладко. Он забирался куда-нибудь поглубже в омут и там дремал по целым дням. И темно, и холодно, и не хочется шевелиться. Изредка он подплывал к проруби, когда звал Воробей Воробеич. Подлетит к проруби воды напиться и крикнет:
– Эй, Ерш Ершович, жив ли ты?
– Жив… – сонным голосом откликается Ерш Ершович. – Только всё спать хочется. Вообще скверно. У нас все спят.
– И у нас тоже не лучше, брат! Что делать, приходится терпеть… Ух, какой злой ветер бывает!.. Тут, брат, не заснешь… Я всё на одной ножке прыгаю, чтобы согреться. А люди смотрят и говорят: «Посмотрите, какой веселенький воробушек!» Ах, только бы дождаться тепла… Да ты уж опять, брат, спишь?..
А летом опять свои неприятности. Раз ястреб версты две гнался за Воробьем Воробеичем, и тот едва успел спрятаться в речной осоке.
– Ох, едва жив ушел! – жаловался он Ершу Ершовичу, едва переводя дух. – Вот разбойник-то!.. Чуть-чуть не сцапал, а там бы – поминай как звали.
– Это вроде нашей щуки, – утешал Ерш Ершович. – Я тоже недавно чуть-чуть не попал ей в пасть. Как бросится за мной, точно молния! А я выплыл с другими рыбками и думал, что в воде лежит полено, а как это полено бросится за мной… Для чего только эти щуки водятся? Удивляюсь и не могу понять…
– И я тоже… Знаешь, мне кажется, что ястреб когда-нибудь был щукой, а щука была ястребом. Одним словом, разбойники…

II
Да, так жили да поживали Воробей Воробеич и Ерш Ершович, зябли по зимам, радовались летом; а веселый трубочист Яша чистил свои трубы и попевал песенки. У каждого свое дело, свои радости и свои огорчения.
Однажды летом трубочист кончил свою работу и пошел к речке смыть с себя сажу. Идет да посвистывает, а тут слышит – страшный шум. Что такое случилось? А над рекой птицы так и вьются: и утки, и гуси, и ласточки, и бекасы, и вороны, и голуби. Все шумят, орут, хохочут – ничего не разберешь.
– Эй, вы, что случилось? – крикнул трубочист.
– А вот и случилось… – чиликнула бойкая синичка. – Так смешно, так смешно!.. Посмотри, что наш Воробей Воробеич делает… Совсем взбесился.
Синичка засмеялась тоненьким-тоненьким голоском, вильнула хвостиком и взвилась над рекой.
Когда трубочист подошел к реке, Воробей Воробеич так и налетел на него. А сам страшный такой: клюв раскрыт, глаза горят, все перышки стоят дыбом.
– Эй, Воробей Воробеич, ты это что, брат, щумишь тут? – спросил трубочист.
– Нет, я ему покажу!.. – орал Воробей Воробеич, задыхаясь от ярости. – Он еще не знает, каков я… Я ему покажу, проклятому Ершу Ершовичу! Он будет меня поминать, разбойник…
– Не слушай его! – крикнул трубочисту из воды Ерш Ершович. – Все-то он врет…
– Я вру? – орал Воробей Воробеич. – А кто червяка нашел? Я вру!.. Жирный такой червяк! Я его на берегу выкопал… Сколько трудился… Ну, схватил его и тащу домой, в свое гнездо. У меня семейство, – должен я корм носить… Только вспорхнул с червяком над рекой, а проклятый Ерш Ершович, – чтоб его щука проглотила! – как крикнет: «Ястреб!» Я со страху крикнул, – червяк упал в воду, а Ерш Ершович его и проглотил… Это называется врать?! И Ястреба никакого не было.
– Что же, я пошутил, – оправдывался Ерш Ершович. – А червяк действительно был вкусный…
Около Ерша Ершовича собралась всякая рыба: плотва, караси, окуни, малявки – слушают и смеются. Да, ловко пошутил Ерш Ершович над старым приятелем! А еще смешнее, как Воробей Воробеич вступил в драку с ним. Так и налетает, так и налетает, а взять ничего не может.
– Подавись ты моим червяком! – бранился Воробей Воробеич. – Я другого себе выкопаю… А обидно то, что Ерш Ершович обманул меня и надо мной же еще смеется. А я его еще к себе на крышу звал… Хорош приятель, нечего сказать. Вот и трубочист Яша то же скажет… Мы с ним тоже дружно живем и даже вместе закусываем иногда: он ест – я крошки подбираю.
– Постойте, братцы, это самое дело нужно рассудить, – заявил трубочист. – Дайте только мне сначала умыться… Я разберу ваше дело по совести. А ты, Воробей Воробеич, пока немного успокойся…
– Мое дело правое, – что же мне беспокоиться! – орал Воробей Воробеич. – А только я покажу Ершу Ершовичу, как со мной шутки шутить…
Трубочист присел на бережок, положил рядом на камешек узелок со своим обедом, вымыл руки и лицо и проговорил:
– Ну, братцы, теперь будем суд судить… Ты, Ерш Ершович, – рыба, а ты, Воробей Воробеич, – птица. Так я говорю?
– Так! так!.. – закричали все: и птицы и рыбы.
– Будем говорить дальше. Рыба должна жить в воде, а птица – в воздухе. Так я говорю? Ну, вот… А червяк, например, живет в земле. Хорошо. Теперь смотрите…
Трубочист развернул свой узелок, положил на камень кусок ржаного хлеба, из которого состоял весь его обед, и проговорил:
– Вот, смотрите: что это такое? Это – хлеб. Я его заработал, и я его съем; съем и водицей запью. Так? Значит, пообедаю и никого не обижу. Рыба и птица тоже хочет пообедать… У вас, значит, своя пища. Зачем же ссориться? Воробей Воробеич откопал червячка, значит, он его заработал, и, значит, червяк – его…
– Позвольте, дяденька… – послышался в толпе птиц тоненький голосок.
Птицы раздвинулись и пустили вперед Бекасика-песочника, который подошел к самому трубочисту на своих тоненьких ножках.
– Дяденька, это неправда.
– Что неправда?
– Да червячка-то ведь я нашел… Вон спросите уток, – они видели. Я его нашел, а Воробей налетел и украл.
Трубочист смутился. Выходило совсем не то.
– Как же это так?.. – бормотал он, собираясь с мыслями. – Эй, Воробей Воробеич, ты это что же, в самом деле, обманываешь?
– Это не я вру, а Бекас врет. Он сговорился вместе с утками…
– Что-то не тово, брат… гм… да! Конечно, червячок – пустяки; а только вот нехорошо красть. А кто украл, тот должен врать… Так я говорю? Да…
– Верно! Верно!.. – хором крикнули опять все. – А ты все-таки рассуди Ерша Ершовича с Воробьем Воробеичем. Кто у них прав?.. Оба шумели, оба дрались и подняли всех на ноги.
– Кто прав? Ах вы, озорники, Ерш Ершович и Воробей Воробеич!.. Право, озорники. Я обоих вас и накажу для примера… Ну, живо миритесь, сейчас же!
– Верно! – крикнули все хором. – Пусть помирятся…
– А Бекасика-песочника, который трудился, добывая червячка, я накормлю крошками, – решил трубочист. – Все и будут довольны…
– Отлично! – опять крикнули все.
Трубочист уже протянул руку за хлебом, а его и нет. Пока трубочист рассуждал, Воробей Воробеич успел его стащить.
– Ах, разбойник! Ах, плут! – возмутились все рыбы и все птицы.
И все бросились в погоню за вором. Краюшка была тяжела, и Воробей Воробеич не мог далеко улететь с ней. Его догнали как раз над рекой. Бросились на вора большие и малые птицы. Произошла настоящая свалка. Все так и рвут, только крошки летят в реку; а потом и краюшка полетела тоже в реку. Тут уж схватились за нее рыбы. Началась настоящая драка между рыбами и птицами. В крошки растерзали всю краюшку, и все крошки съели. Как есть ничего не осталось от краюшки. Когда краюшка была съедена, все опомнились и всем сделалось совестно. Гнались за вором Воробьем да по пути краденую краюшку и съели.
А веселый трубочист Яша сидит на бережку, смотрит и смеется. Уж очень смешно всё вышло… Все убежали от него, остался один только Бекасик-песочник.
– А ты что же не летишь за всеми? – спрашивает трубочист.
– И я полетел бы, да ростом мал, дяденька. Как раз большие птицы заклюют…
– Ну, вот так-то лучше будет, Бекасик. Оба остались мы с тобой без обеда. Видно, мало еще поработали…
Пришла Аленушка на бережок, стала спрашивать веселого трубочиста Яшу, что случилось, и тоже смеялась.
– Ах, какие они все глупые, и рыбки и птички. А я бы разделила всё – и червячка и краюшку, и никто бы не ссорился. Недавно я разделила четыре яблока… Папа приносит четыре яблока и говорит: «Раздели пополам, – мне и Лизе (сестра писателя)». Я и разделила на три части: одно яблоко дала папе, другое – Лизе, а два взяла себе.

Колыбельная сказка про воробья:

Мои юные друзья - много сказок знаю я.
Для начала вам сегодня расскажу про воробья.
Не пугая голубей, прыгал в луже воробей.
Чистил хвостик, шейку мыл и на солнышке сушил.
А по кривой дорожке прогуливалась кошка.
Увидала кошка птичку - озорную невеличку,
Стала тихо подползать, чтоб за хвост её поймать.
Даже голуби взлетели - с кошкой драться не хотели.
Но обидеть воробья не позволил кошке я.
Брысь, - я крикнул этой кошке, - проходи своей дорожкой.
Воробей услышал крик, зачирикал чик-чирик,
На меня не поглядел и на крышу полетел.
Притаился за трубой и любуется собой.
Ну а в это время кошка вылезает из окошка,
К воробью она ползет, открывает тихо рот,
Хочет бедного схватить и котятам притащить.
Вдруг ворона прилетела и на крышу рядом села
Клювом стукнула по крыше - воробей её услышал,
Перепрыгнул на карниз и слетел оттуда вниз.
Воробей помылся в луже, полетел домой на ужин,
Скушал вкусную котлетку, теплый чай попил с конфеткой,
Клюв почистил и зевнул, сел на ветку и уснул.
Спать он будет до утра. Детям тоже спать пора.

Колыбельная песня про воробья:

За окном серый кот.
Возле дома где-то бродит.
То уходит, то приходит,
Колыбельную поет.
То уходит, то приходит,
Про воробушка поёт.
*
Кошка спит на полу.
Спят и голуби на крыше,
а в большом подвале мыши
Тихо спят в своем углу.
А в большом подвале мыши
Тихо спят в своем углу.
*
Вот и вечер настал.
Спит ворона возле сетки.
Воробей уснул на ветке,
Потому, что он устал.
Воробей уснул на ветке,
Потому, что он устал.
*
Завтра рано вставать.
Попрощайся с Банилаской.
Закрывают дети глазки,
Рома тоже будет спать.
Закрывают дети глазки,
И Илюша будет спать.
Закрывают дети глазки,
И Светлана будет спать.
Закрывают дети глазки,
Ксюша тоже будет спать.
Закрывают дети глазки,
....... будет спать.

Записи с меткой «сказка про воробья»

Былинка и воробей

Сел воробей на былинку и хотел, чтоб она его поколыхала. Но былинка не захотела колыхать воробья, взяла да и сбросила его.

Рассердился воробей на былинку, зачирикал:

Погоди ж ты, лентяйка, я нашлю на тебя коз! Полетел воробей к козам:

Козы, козы, ступайте былинку грызть, она не хочет меня колыхать!

Не послушались козы воробья.

Погодите ж, козы, нашлю я на вас волков!

Полетел воробей к волкам;

Волки, волки, ступайте коз душить, не хотят они былинку грызть, а былинка не хочет меня колыхать.

Не послушались его и волки.

Погодите ж, волки, нашлю я на вас охотников! Полетел воробей к охотникам:

Охотники, охотники, ступайте волков бить, не хотят они коз душить, а козы не хотят былинку грызть, а былинка не хочет меня колыхать!

Не послушались его и охотники.

Погодите ж, охотники, нашлю я на вас веревки!

Полетел воробей к веревкам:

Веревки, веревки, идите охотников вязать, а то не хотят охотники волков бить, не хотят волки коз душить, не хотят козы былинку грызть, а былинка не хочет меня колыхать!

Не послушались и веревки.

Погодите ж, веревки, нашлю я на вас огонь! Полетел воробей к огню:

Огонь, огонь, ступай веревки жечь, а то не хотят веревки охотников вязать, не хотят охотники волков бить, а волки не хотят коз душить, не хотят козы былинку грызть, а былинка не хочет меня колыхать!

Не послушался и огонь.

Погоди же, огонь, нашлю я на тебя воду! Полетел воробей к речке:

Вода, вода, иди огонь тушить, а то не хочет огонь веревок жечь, не хотят веревки охотников вязать, не хотят охотники волков бить, не хотят волки коз душить, не хотят козы былинку грызть, а былинка не хочет меня колыхать!

Не послушалась и вода.

Погоди ж ты, вода, нашлю я на тебя волов! Полетел воробей к волам:

Волы, волы, идите воду пить, а то не хочет вода огонь тушить, не хочет огонь веревок жечь, не хотят веревки охотников вязать, не хотят охотники волков бить, не хотят волки коз душить, не хотят козы былинку грызть, а былинка не хочет меня колыхать!

Не послушались и волы.

Погодите ж, волы, нашлю я на вас долбню! Не послушалась и долбня.

Погоди ж ты, долбня, нашлю я на тебя червей! Не послушались и черви.

Погодите же, черви, нашлю я на вас кур! Полетел воробей к курам, стал их просить, чтоб в беде помогли.

Ладно, - ответили куры, - поможем! Пошли куры червей клевать, - и теперь клюют. Пошли черви долбню точить, - и теперь точат. Пошла долбня волов бить, - и теперь бьет. Пошли волы воду пить, - и теперь пьют. Пошла вода огонь тушить, - и теперь тушит. Пошли веревки охотников вязать, - и теперь вяжут.

Пошли охотники волков бить, - и теперь бьют. Пошли волки коз душить, - и теперь душат. Пошли козы былинку грызть, - и теперь грызут. Стала былинка воробья колыхать, - и теперь колышет.

Воробей и былинка

Взлетел воробей на былинку* и говорит:

Покачай воробья, добра молодца! Отвечает:

Не хочу!

Сходите за козой, пусть коза придет былинку грызть, не хочет былинка покачать воробья, добра молодца.

И коза говорит:

Не хочу!

Сходите за зверем. Ступай, волк, козу есть, не хочет коза былинку грызть, а былинка не хочет покачать воробья, добра молодца,

Волк говорит:

Не хочу!

Ступайте, люди, волка бить, волк не хочет резать козу, а коза-былинку грызть, а былинка не хочет покачать воробья, добра молодца.

Люди говорят:

Не хотим!

Сходите, - говорит, - тогда за татарами. Татары, татары! Ступайте людей рубить, люди не хотят волка бить, а волк не хочет резать козу, коза - былинку грызть, а былинка покачать воробья, добра молодца.

Да и татары говорят:

Не хотим людей рубить!

А люди говорят - не хотим волка бить; а волк говорит - не хочу козу резать; а коза говорит - не хочу я былинку грызть; а былинка говорит - не хочу я качать воробья, добра молодца.

Сходите, - говорит воробей, - за огнем! Ведь татары не хотят людей рубить, не хотят люди волка бить, а волк не хочет резать козу, а коза не хочет былинку грызть, а былинка не хочет покачать воробья, добра молодца.

Да и огонь говорит:

Не хочу!

А воробей говорит (смотрите, всё своим прислужникам приказывает):

Идите по воду! Ступай, вода, огонь тушить, ведь огонь не хочет татар палить, а татары не хотят людей рубить, а люди не хотят волка бить, а волк не хочет резать козу, а коза не хочет былинку грызть, а былинка не хочет покачать воробья, добра молодца! Да и вода говорит:

Не хочу!

Сходите за волами! Волы, волы! Идите, волы, воду пить, не хочет вода огонь тушить, не хочет огонь татар палить, не хотят татары людей рубить, не хотят люди волка бить, а волк не хочет резать козу,а коза не хочет былинку грызть, а былинка не хочет покачать воробья, добра молодца.

Так и волы не хотят!

Вот воробей и говорит:

Сходите за долбнёй** ! Пусть идет волов бить, ведь волы не хотят воду пить, не хочет вода огня тушить, а огонь не хочет татар палить, не хотят татары людей рубить, не хотят люди волка бить, волк не хочет резать козу, а коза не хочет былинку грызть, а былинка не хочет покачать воробья, добра молодца. Долбня говорит:

Не хочу!

Ступайте, черви, долбню точить, ведь не хочет долбня волов бить, не хотят волы воду пить, а вода не хочет огонь тушить, не хочет огонь татар палить, а татары не хотят рубить людей, а люди не хотят волка бить, а волк не хочет резать козу, а коза не хочет былинку грызть, а былинка не хочет покачать воробья, добра молодца.

Черви не хотят.

Сходите, - говорит, - за курами! Ступайте, куры, червей клевать, не хотят черви долбню точить, не хочет долбня волов бить, не хотят волы воду пить, не хочет вода огонь тушить, а огонь не хочет татар палить, не хотят татары людей рубить, а люди не хотят волка бить, волк не хочет резать козу, а коза не хочет былинку грызть, а былинка не хочет покачать воробья, добра молодца.

Да и куры говорят:

Не хотим.

Сходите, - говорит, - к коршуну! Ступай ты, коршун, кур хватать, ведь куры не хотят червей клевать, а черви не хотят долбню точить, а долбня не хочет волов бить, а волы не хотят воду пить, а вода не хочет огня тушить, не хочет огонь татар палить, не хотят татары людей рубить, а люди не хотят волка бить, а волки не хотят козу резать, а коза не хочет былинку грызть, а былинка не хочет покачать воробья, добра молодца!

Коршун за кур, куры за червей, черви за долбню, долбня за волов, а волы за воду, а вода за огонь, огонь на татар, а татары на людей, люди на волка, а волк за козу, коза за былинку, а былинка тогда:

К-о-о-лых, к-о-о-лых,

Батьке его сто лих!

* Былинка (ж.) - стебелек травы. (Там не растет ни былинки) (Источник: Толковый словарь русского языка Д.Н. Ушакова)
** Долбня (долбуха, долбеха, долбешка, долбовня ж. колотушка, чекмарь) - род большого деревянного молота или чурбан с вытесанною рукоятью, трамбовка. (Долбней в голову не вобьешь.) (Источник: Толковый словарь русского языка В. Даля)

Лиса и воробей

Как-то раз лиса поймала воробья.

– Ах, лисичка, неужели ты съешь меня? Погоди немного! – взмолился воробей. – Ты ведь забыла спеть охотничью песню. Мне-то все равно погибать, а тебе в другой раз не будет удачи!

«Правду он говорит», – подумала лиса, подняла вверх морду и начала:

Но едва успела она открыть рот, – воробей вспорхнул и уселся на дерево. Там он расправил измятые перышки, почистил клюв и, поглядывая на лису, стал прыгать с ветки на ветку.

Обманутая лиса прикинулась обиженной и сказала воробью:

– Чем дразнить меня, ты хоть посоветуй, где бы я могла поесть.

– Хорошо, следуй за мной, – ответил воробей и полетел. Лиса, виляя хвостом, побежала за ним. Вскоре заметили они женщину с мальчиком. Она несла на голове миску с мамалыгой, а в руке – кувшин с кислым молоком.

– Побудь здесь, лисичка, – сказал воробей. – Я притворюсь калекой, женщина оставит свою ношу и погонится за мной. Смотри, тут не зевай!

Воробей вспорхнул и упал перед женщиной, притворяясь, что не может лететь. Мальчик пристал к матери, чтобы она поймала воробья. Мать поставила свою ношу на землю и погналась за птичкой. Сынишка бежал следом. Воробей прыгал с места на место и уводил их все дальше. Тем временем лисица подошла к оставленной миске, съела мамалыгу и вылизала кувшин с простоквашей.

– Ну как, лисичка, сыта? – спросил воробей, вернувшись.

– Дружок, – ответила лиса, – я тебе очень благодарна – наелась до отвала!

– А теперь чего еще хочешь?

– Сделай так, чтобы я вдоволь посмеялась, тогда обед пойдет на пользу.

– Ладно, иди за мной, – сказал воробей.

Он полетел к полю, где три брата, упрямые и недалекие, мотыжили кукурузу.

– Побудь, лиса, здесь у забора и смотри, что я буду делать, – сказал воробей.

Тут он вспорхнул и сел на голову старшего брата.

– Стой, не шевелись! – крикнул средний брат.

Он поднял мотыгу и, думая убить воробья, так хватил по голове старшего, что тот свалился с ног. А воробей пересел на голову среднего брата.

Тогда младший брат, чтобы разделаться с назойливым воробьем, в свой черед замахнулся мотыгой и свалил ударом по голове среднего брата.

Тут воробей пересел на голову младшего брата. Тот выхватил кинжал и ударил себя по макушке, думая покончить с воробьем, но вместо того, обливаясь кровью, упал на землю.

Лиса от смеха каталась по земле. Воробей спрашивает её!

– Ну как, лисичка? Насмеялась ли вдоволь?

– Еще бы! Чуть не умерла со смеху!

– Может быть, ты еще чего-нибудь хочешь?

– Теперь бы мне хотелось просто порезвиться, за кем-нибудь погоняться.

– Хорошо, я постараюсь, чтобы ты вволю набегалась, – сказал воробей и повел лису к самому селению.

Собаки почуяли лису и бросились за ней. Лиса, спасаясь от них, забилась в дупло старого дуба. Отверстие было узким, и собаки никак не могли до нее добраться. Когда опасность миновала, лиса стала спрашивать свои ноги:

– Чем вы мне помогли?

– Если бы не мы, – сказали ноги, – ты бы сюда не попала, и собаки нагнали бы тебя.

– А вы, глаза?

– Если бы вовремя мы не заметили собак, они бы тебе не дали спуска.

– А что сделал, ты, хвост?

– Я обмахивал собак, когда они гнались за тобой.

Лиса рассердилась на свой хвост и высунула его из дупла со словами:

– Если так, то иди к собакам! Собаки, уцепившись за хвост, вытащили лису из дупла и задушили... А я содрал с нее шкуру и принес домой, чтобы сделать чехол для ружья.

Соседи

Право же, можно было подумать, будто в пруду что-то произошло, а в действительности ровно ничего! Но все утки, как преспокойно дремавшие на воде, так и опрокидывающиеся на головы, хвостами кверху, - они ведь и это умеют - вдруг заспешили на берег; на влажной глине отпечатались следы их лапок, а вдали долго-долго еще раздавалось их кряканье. Вода тоже взволновалась, а всего за минуту перед тем она стояла недвижно, отражая в себе, как в зеркале, каждое деревцо, каждый кустик, старый крестьянский домик со слуховыми оконцами и ласточкиным гнездом, но самое главное - большой розо­вый куст в полном цвету, росший над водой у самой стены домика. Но все это стояло в воде вверх ногами, как перевернутая картина. Когда же вода взволновалась, одно набежало на другое и вся картина про­пала. На воде тихо покачивались два перышка, оброненных утками, и вдруг их словно погнало и закрутило ветром. Но ветра не было, и скоро они опять спокойно улеглись на воде. Сама вода тоже мало-по­малу успокоилась, и в ней вновь ясно отразились домик с ласточки­ным гнездом под крышей и розовый куст со всеми его розами. Они были чудо как хороши, но сами того не знали, - никто ведь не говорил им этого. Солнышко просвечивало сквозь их нежные ароматные ле­пестки, и на сердце у роз было так же хорошо, как бывает иногда в минуты тихого, счастливого раздумья у нас.

Как хороша жизнь! - говорили розы. - Одного только хотелось бы нам еще - поцеловать теплое красное солнышко да вот те розы в воде! Они так похожи на нас! Хотелось бы, впрочем, расцеловать и тех маленьких, нежных птенчиков в гнезде, вон там, внизу! Наверху, над нами, тоже сидят птенчики! Эти верхние высовывают из гнезда головки и попискивают! На них нет еще перышек, как у их отца с матерью. Да, славные у нас соседи и вверху и внизу. Ах, как хороша жизнь!

Верхние и нижние птенчики - нижние-то являлись только отра­жение верхних - были воробьи; мать и отец их - тоже. Они завла­дели прошлогодним ласточкиным гнездом и расположились в нем, как в своем.

Это утиные дети плавают по воде? - спросили воробышки, увидав утиные перья.

Не задавайте глупых вопросов! - отвечала воробьиха-мать. - Не видите разве, что это перья, живое платье, какое и я ношу, какое будет и у вас, - только наше потоньше! Хорошо бы, впрочем, заполу­чить эти перышки в гнездо - они славно греют!.. А хотелось бы мне знать, чего испугались утки? Что-нибудь да случилось там, под во­дой, - не меня же они испугались... Хотя, положим, я сказала вам «пип» довольно громко!.. Тупоголовые розы должны были бы знать это, но они никогда ничего не знают, только глядятся на себя в пруд да пахнут. Надоели мне эти соседки!

Послушайте-ка этих милых верхних птенчиков! - сказали ро­зы. - Они начинают пробовать голос! У них еще не получается, но скоро они выучатся щебетать! Вот-то будет радость! Приятно иметь таких веселых соседей!

В это время к пруду подскакала пара лошадей; их надо было поить. На одной из них сидел верхом деревенский парнишка; он поснимал с себя все, что было на нем надето, кроме черной широкополой шляпы. Парнишка свистал, как птица, и въехал с лошадьми в самое глубокое место пруда. Проезжая мимо розового куста, он сорвал одну разу и заткнул за ленточку своей шляпы; теперь он воображал себя страсть каким нарядным! Напоив лошадей, парнишка уехал. Остальные розы смотрели вслед уехавшей и спрашивали друг друга:

Куда это она отправилась? Но никто этого не знал.

Хотелось бы и мне пуститься по белу свету! - говорили розы одна другой. - Но и тут у нас тоже прекрасно! Днем греет солнышко, а ночью небо светится еще ярче! Это видно сквозь маленькие дырочки на нем!

Дырочками они считали звезды - розы ведь могли и не знать, что такое звезды.

Мы оживляем собою весь дом! - сказала воробьиха. - Кроме того, ласточкино гнездо приносит счастье, как говорят люди; поэтому они очень рады нам! Но вот такой розовый кустище возле самого дома только разводит сырость. Надеюсь, что его уберут отсюда, тогда на его месте может хоть вырасти что-нибудь полезное! Розы служат ведь только для вида и для запаха, много-много - для украшения шляпы! Я слыхала от моей матери, что они каждый год опадают, и тогда жена крестьянина собирает их и пересыпает солью, причем они получают уже какое-то французское имя, - я не могу его выговорить да, и не желаю! Потом их кладут в горящие уголья, чтобы они хорошенько пахли. Вот и все; они годны только для услаждения глаз да носа. Так-то!

Настал вечер; в теплом воздухе заплясали комары и мошки, лег­кие облака окрасились пурпуром, и запел соловей. Песнь его неслась к розам, и в ней говорилось, что красота - солнечный луч, оживля­ющий весь мир! Но розы думали, что соловей воспевает самого себя, - и почему бы им не думать этого? Им ведь и в голову не приходило, что песня могла относиться к ним. Они только простодушно радовались ей и думали: «А не могут ли и все воробышки стать соловьями?»

Мы отлично понимаем, что поет эта птица! - сказали воробыш­ки. - Только вот одно слово непонятно. Что такое «красота»?

Так, пустое! Только для вида! - отвечала мать. - Там, в бар­ской усадьбе, где у голубей свой дом и где их каждый день угощают горохом и зернами, - я, кстати, едала с ними и вы тоже будете: скажи мне, с кем ты водишься, и я скажу тебе, кто ты сам, - так вот, там во дворе, есть две птицы с зелеными шеями и хохолком на голове. Хвост у них может раскрыться, а как раскроется - ну, что твое колесо, да еще весь переливается разными красками, просто глаза режет. Зовут этих птиц павлинами, и вот это-то и есть красота. Пообщипать бы их немножко, так выглядели бы не лучше нас! Ух! Я бы их заклевала, не будь они такие огромные!

Я их заклюю! - сказал самый младшенький, совсем еще голень­кий воробышек.

В домике жила молодая чета - муж с женою. Они очень любили друг друга, оба были такие бодрые, работящие, и в домике у них было премило и преуютно. Каждое воскресное утро молодая женщина на­бирала целый букет прекраснейших роз и ставила его в стакане с водою на большой деревянный сундук.

Вот я и вижу, что сегодня воскресенье! - говорил муж, целовал свою миленькую жену, потом оба усаживались рядышком и, держа друг друга за руки, читали вместе утренний псалом. Солнышко све­тило в окошко на свежие розы и на молодую чету.

Тошно и глядеть-то на них! - сказала воробьиха, заглянув из гнезда в комнату, и улетела.

Все повторилось и в следующее воскресенье, - ведь свежие розы появлялись в стакане каждое воскресное утро; розовый куст цвел все также пышно. Воробышкам, которые уже успели опериться, тоже хотелось бы полететь с матерью, но воробьиха сказала им:

Сидите дома! - И они остались.

А она летала, летала да как-то и попала лапкой в силок из конского волоса, который прикрепили к ветке мальчишки-птицеловы. Петля так и впилась воробьихе в ножку, словно хотела перерезать ее. Вот была боль! А страх-то! Мальчишки подскочили и грубо схватили птицу.

Простой воробей! - сказали они, но все-таки не выпустили птицу, а понесли ее к себе во двор, угощая по носу щелчками всякий раз, как она попискивала.

А в это время во дворе стоял старичок, занимающийся варкой мыла для бороды и для рук, в шариках и в кусках. Старичок был такой веселый, постоянно переходил с места на место, нигде не жил подолгу. Он увидел у мальчишек птицу и услышал, что они собирались выпу­стить ее на волю - на что им был простой воробей!

Постойте! - сказал он. - Мы с ней кое-что сделаем. Вот будет красота!

Услыхав это, воробьиха задрожала всем телом. А старичок вынул из своего ящика, где хранились чудеснейшие краски, целую пачку сусального золота в листочках, велел мальчишкам принести ему яйцо, смазал белком всю птицу и потом обклеил ее золотом. Воробь­иха стала вся золотая, но она и не думала о своем великолепии, а дрожала всем телом. Старичок между тем оторвал от красной под­кладки своей старой куртки лоскуток, вырезал его зубчиками, как петушиный гребешок, и приклеил птице на голову...

Посмотрим теперь, как полетит золотая птичка! - сказал ста­ричок и выпустил воробьиху, которая в ужасе понеслась прочь. Вот блеск-то был! Все птицы переполошились - воробьи и даже ворона, да не какой-нибудь годовалый птенец, а большая! Все они пустились вслед за воробьихой, желая узнать, что это за важная птица.

Прраво, диво! Прраво, диво! - каркала ворона.

Подожди! Подожди! - чирикали воробьи.

Но она не хотела ждать; в ужасе летела домой, но силы все более и более угасали; воробьиха ежеминутно готова была упасть на землю, а птичья стая все росла да росла. Тут были и большие и малые птицы; некоторые подлетали к ней вплотную, чтобы клюнуть ее.

Ишь ты! Ишь ты! - щебетали и чирикали они.

Ишь ты! Ишь ты! - зачирикали и птенцы, когда она подлетела к своему гнезду. - Это, верно, павлин! Ишь, какой разноцветный! Глазам невтерпеж, как говорила мать. Пип! Вот она, красота!

И они все принялись клевать ее своими носиками, так что ей никак нельзя было попасть в гнездо, а от ужаса она не могла даже «пип» сказать, не то что - «я ваша мать!» Остальные птицы тоже принялись клевать воробьиху и повыщипывали из нее все перья. Обливаясь кровью, упала она в самую середину розового куста.

Бедная пташка! - сказали розы. Мы укроем тебя! Склони к нам свою головку!

Воробьиха еще раз распустила свои крылья, потом плотно прижа­ла их к телу и умерла у своих соседок, свежих, прекрасных роз.

Пип! - сказали воробышки. - Куда же это девалась мамаша? Или она нарочно выкинула такую штуку? Верно, пора нам жить своим умом! Гнездо она оставила нам в наследство, но владеть им надо кому-нибудь одному! Ведь у каждого из нас будет своя семья! Кому же?

Да уж, вам здесь не место будет, когда я обзаведусь женой и детьми! - сказал самый младший.

У меня побольше твоего будет и жен и детей! - сказал другой.

А я старше вас всех! - сказала третья.

Воробышки поссорились, хлопали крылышками, клевали друг друга и - бух! - попадали из гнезда один за другим. Но и лежа на земле врастяжку, они не переставали ссориться, кривили головки набок мигали глазом, обращенным кверху. У них была своя манера дуться.

Летать они кое-как уже умели, поупражнялись еще немножко и порешили расстаться, а чтобы узнавать друг друга при встречах, уговорились шаркать три раза левою ножкой и говорить «пип».

Младший, оставшийся в гнезде, постарался рассесться в нем как можно пошире; теперь он был тут полным хозяином, только недолго. Ночью из окна домика показалось пламя и охватило крышу; сухая солома вспыхнула, дом сгорел, а с ним и воробей; молодые же супруги счастливо спаслись.

Наутро взошло солнышко; вся природа смотрела такою освежен­ною, словно подкрепившеюся за ночь здоровым сном, но на месте домика торчали только обгорелые балки, опиравшиеся на дымовую кирпичную трубу, которая была теперь сама себе госпожою. Развали­ны еще сильно дымились, а розовый куст стоял все такой же свежий, цветущий; каждая веточка, каждая роза отражались в тихой воде пруда, как в зеркале,

Ах, что за прелесть! Эти розы - и рядом обгоревшие развалины строения! - сказал какой-то прохожий. - Прелестнейшая картинка! Надо ею воспользоваться!

И он вынул из кармана книжку с чистыми, белыми страницами и карандаш - это был художник. Быстро набросал он карандашом дымившиеся развалины, обгорелые балки, покривившуюся трубу - она кривилась все больше и больше - и на самом первом плане цветущий розовый куст. Куст в самом деле был прекрасен, ради него и нарисовали всю картину.

Днем пролетали два воробья, родившиеся здесь.

Где же дом-то? - сказали они. - Где гнездо? Пип! Все сгорело, и наш братец тоже сгорел! Это ему за то, что он забрал себе гнездо! А розы таки уцелели! По-прежнему выставляют свои красные щеки! Небось не горюют о несчастье соседей? Несносные! И говорить-то с ними не хочется! Да и вообще здесь стало прескверно! Одно безобра­зие!

И они улетели.

Однажды осенью выдался чудесный солнечный денек, - право, можно было подумать, что стоит лето. На дворе перед высоким крыль­цом барской усадьбы было сухо и чисто; тут расхаживали голуби - и черные, и белые, и сизые; перья их так и блестели на солнышке; старые голубки-мамаши топорщили перышки и говорили молодень­ким голубкам:

В группы! В группы!

Так ведь было красивее и виднее.

Кто эти серенькие крошки, что шмыгают у нас под ногами? - спросила старая голубка с зеленовато-красными глазками. - Серые крошки! Серые крошки!

Это воробышки! Славные птички! А мы ведь всегда славились своею кротостью - пусть же они поклюют с нами! Они не вмешива­ются в разговор и так мило шаркают лапкой.

Воробьи в самом деле шаркали; каждый из них шаркнул три раза левою лапкой и сказал «пип». Поэтому все сейчас же узнали друг друга, - это были три воробья из сгоревшего дома.

Славно тут едят! - сказали воробьи.

А голуби увивались вокруг голубок, самодовольно топорщили пе­рышки, выпячивали зобы, судили и рядили.

Смотрите, смотрите вон на ту зобастую голубку! Смотрите, как она глотает горох! Ишь, все хватает самые крупные, самые лучшие горошины! Курр! Курр! Смотрите, как она выпячивает зоб! Гляньте на эту милую злюку! Курр! Курр! - И глаза у них налились от злости кровью. - В группы! В группы! Серые крошки! Серые крошки! Курр! Курр! - так это у них шло, идет и будет идти тысячи лет.

Воробьи клевали и слушали, тоже собираясь было в группы, но это им совсем не подходило. Насытившись, они ушли от голубей и стали перемывать им косточки, потом шмыгнули под решетку прямо в сад. Дверь в комнату, выходившую в сад, была отворена, и один из воробь­ев вспрыгнул на порог, - он плотно поел и потому набрался храбро­сти.

Пип! - сказал он. - Какой я смелый!

Пип! - сказал другой. - Я посмелее тебя!

И он прыгнул за порог. Там никого не было, это отлично заметил третий воробышек и залетел на самую середину комнаты, говоря:

Войти так уж войти, или вовсе не входить! Презабавное тут, однако, человечье гнездо! А это что тут поставлено? Да, что же это такое?

Как раз перед воробьями цвели розы, отражаясь в прозрачной воде, а рядом торчали обгорелые балки, опиравшиеся на готовую упасть дымовую трубу.

Да что же это? Как попало все это в барскую усадьбу?

И все три воробья захотели перелететь через розы и трубу, но ударились прямо о стену. И розы и труба были нарисованы, а не настоящие: художник написал по сделанному им маленькому набро­ску целую картину.

Пип! - сказали воробьи друг другу. - Это так, пустое! Только для вида! Пип! Вот она красота! Понимаете вы в этом хоть что-ни­будь? Я - ровно ничего!

Тут в комнату вошли люди и воробьи улетели.

Шли дни и годы, голуби продолжали ворковать, чтобы не сказать ворчать, - злющие птицы! Воробьи зимой мерзли и голодали, а летом жили прекрасно. Все они обзавелись семьями, или поженились, или как там еще назвать это! У них были уже птенцы, и каждый птенец, разумеется, был прекраснее и умнее всех птенцов на свете. Они все разлетелись в разные стороны, а если встречались, то узнавали друг друга по троекратному шарканью левой лапкой и по особому привет­ствию «пип». Самою старшею из воробьев, родившихся в ласточкином гнезде, была воробьиха, она осталась в девицах, и у нее не было ни своего гнезда, ни птенцов. Ей вздумалось отправиться в какой-то большой город, и она полетела в Копенгаген.

Близ королевского дворца, на самом берегу канала, где стояли лодки с яблоками и глиняного посудой, увидала она большой разно­цветный дом. Окна, широкие внизу, суживались кверху. Воробьиха посмотрела в одно, посмотрела в другое, и ей показалось, что она заглянула в чашечки тюльпанов: все стены так и пестрели разными рисунками и завитушками, а в середине каждого тюльпана стояли белые люди - одни из мрамора, другие из гипса, но для воробьихи что мрамор, что гипс - все было едино. На крыше здания стояла бронзовая колесница с бронзовыми же конями, которыми правила богиня победы. Это был музей Торвальдсена.

Блеску-то, блеску-то! - сказала воробьиха. - Это, верно, кра­сота! Пип! Но тут что-то побольше павлина!

Она еще помнила объяснение величайшей красоты, которое слы­шала в детстве от матери. Затем она слетела вниз, во двор. Там тоже было чудесно. На стенах были нарисованы пальмы и разные ветви, а посреди двора стоял большой цветущий розовый куст. Он склонял свои свежие ветви, усыпанные розами, к могильной плите. Воробьиха подлетела к ней, увидав там еще несколько воробьев. Пип! И она три раза шаркнула левою лапкой. Этим приветствием воробьиха встреча­ла из года в год всех воробьев, но никто не понимал его - расставши­еся не встречаются ведь каждый день, - и теперь она повторила его просто по привычке. Глядь, два старых воробья и один молоденький тоже шаркнули три раза левою лапкой и сказали «пип».

А, здравствуйте! Здравствуйте!

Оказалось, что это были два старых воробья из ласточкиного гнез­да и один молодой отпрыск семейства,

Так вот где мы встретились! - сказали они. - Тут знаменитое место, только поживиться нечем! Вот она, красота-то! Пип!

Из боковых комнат, где стояли великолепные статуи, вышло во двор много народу; все подошли к каменной плите, под которой поко­ился великий мастер, изваявший все эти мраморные статуи, и долго-долго стояли возле нее молча, с задумчивым, но светлым выражением на лицах. Некоторые собирали опавшие розовые лепестки и прятали их на память. Среди посетителей были и прибывшие издалека - из великой Англии, из Германии, из Франции. Самая красивая из дам взяла одну розу и спрятала ее у себя на груди. Видя это, воробьи думали, что розы здесь царствуют и все здание построено, именно, для них. По мнению воробьев, это было уж слишком большою честью для роз, но так как люди ухаживали за ними, то и воробьи не захотели отстать.

Пип! - сказали они и принялись мести пол хвостами и коситься на розы одним глазом. Недолго они смотрели, живо признали своих старых соседок. Это были ведь они самые. Художник, срисовавший розовый куст и обгорелые развалины дома, выпросил затем у хозяев позволение выкопать куст и подарил его строителю музея. На свете не могло быть ничего прекраснее этих роз, и строитель посадил весь куст на могиле Торвальдсена. Теперь он цвел над ней, как живое воплощение красоты, и отдавал свои розовые душистые лепестки на память людям, явившимся сюда из далеких стран.

Вас определили на должность здесь, в городе? - спросили во­робьи.

И розы кивнули им; они тоже узнали серых соседей и были рады встрече.

Как хороша жизнь! - сказали они. - Жить, цвести, встречаться со старыми друзьями, ежедневно видеть вокруг себя милые, радост­ные лица!.. Тут каждый день точно великий праздник!

Чилик-чилик!

Открыл глаза - воробей сидит на краешке корыта и что-то клюет. Встрепенулся кот, напружинился, от охотничьего азар­та у него шерсть на спине дыбом встала. Воробушек скок да скок по корыту, и еще ближе оказался. И тогда словно какая пру­жина подкинула кота - прыг! - и воробей уже у него в лапах. Правда, воробей оказался старым, а старого воробья, как из­вестно, на мякине не проведешь и голыми руками не возьмешь.

Умный кот-мурлыка, ты меня можешь съесть в любое время, - сказал воробей, - но вспомни-ка, мур-мур-мур, умы­вался ли ты утром, когда проснулся? По глазам видно, что нет. А ведь умные и хорошие, мур-мур-мур, утро начинают с того, что умываются.

Кот вспомнил, что он и впрямь утром не умывался. Обидно, что какой-то воробей учит его правилам хорошего тона, а толь­ко что возразишь воробью?

Убрал кот свои когти, положил воробья на траву и начал умываться. Нализывает языком лапу, а потом этой лапой аж из-за уха и до усов по мордашке проводит, хочет показать во­робью, что понимает толк в чистоте. А воробей поглядел-погля­дел, как кот умывается, да и улетел. Спохватился умный кот, но уже поздно. Был в лапах вкусный завтрак и - нет его, уле­тел.

С тех пор, говорят, кот начал умываться не перед едой, а после еды. Ну, а на него глядя, и все другие коты и кошки ста­ли делать то же самое.

Чувашские сказки. 2-е изд. Чебоксары: Чувашское книжное издательство, 1984 г. - 160 с. Перевод Семена Ивановича Шуртакова.

Стр 1 из 1 1

Давным-давно жили старик со старухой. Каждый день старик ходил в горы за хворостом. И вот однажды, когда старик возвращался с хворостом домой, он услыхал в кустах возле дороги писк.
«Что такое?» - подумал старик и быстро побежал к тому месту, откуда слышался писк. Он пригляделся и увидел маленького воробья. У воробья была ушиблена ножка, и поэтому он не мог летать.
Старик был очень добрым, он пожалел воробышка и отнёс его к себе домой. Он напоил воробышка водой,
накормил вкусным просом и стал ухаживать за ним. Старик очень полюбил воробышка.
Воробышек быстро поправился и каждый день весело напевал песенку:
Когда ветер дует,
Листья бамбука танцуют,
А вместе с ними
Танцуют и воробьи.
Поиграть с воробышком приходили дети, которые жили по соседству. Только старуха не взлюбила воробышка.
Как-то утром, когда старик собирался идти в горы за хворостом, воробышек грустно зачирикал.
- Что ты, что ты! - сказал старик. - Я скоро вернусь... - Потом попросил старуху: - Смотри не обижай без меня воробья. Накорми, напои его.
И ушёл.
Когда пришло время обеда, воробышек подлетел к старухе, которая стирала бельё у колодца, и зачирикал:
- Тю-тю-тю-тю!.. Бабушка, покорми меня. Тю-тю-тю!..
Но старуха сделала вид, что не поняла. Тут воробышек увидел на земле миску с крахмалом. «Это, должно быть, вкусно», - подумал он, подлетел к миске и склевал весь крахмал.
Старуха увидела это. Она быстро подбежала к воробью и закричала:
- Негодный ты воробей! Я приготовила этот крахмал для белья, а ты всё склевал! Вот тебе! - Она больно ударила воробышка. - Лети куда хочешь!
И воробышек с плачем улетел.
Вечером старик вернулся домой. Он подошёл к клетке, но она была пуста.
- Старуха, куда делся воробей? - спросил старик.
- Он гадкий. Он склевал мой крахмал, и за это я его побила и прогнала.
- Что? - испугался старик. - Бедный воробышек! Куда же он улетел?
В этот вечер старик думал только о воробышке и никак не мог уснуть. Как только настало утро, он вышел из дому. Но на этот раз он не пошёл за хворостом, а весь день ходил по полям и горам - искал воробышка.
- Воробышек, где ты? Где твой дом? - звал старик.
Но сколько старик ни ходил, он нигде не мог его найти.
Вскоре старик подошёл к бамбуковым зарослям.
- Воробышек, где ты? Где твой дом? - всё повторял он.
И вдруг из бамбуковых зарослей послышалось:
- Здесь, здесь его дом! - И к старику подлетели два воробья.
Они пели любимую песенку воробышка:
Когда ветер дует,
Листья бамбука танцуют,
А вместе с ними
Танцуют и воробьи.
Два воробья повели старика к воробьиному дому. У ворот старика встречала целая стая воробьев. Все они приветливо чирикали и приглашали:
- Пожалуйста, заходите, заходите!..
Когда старик вошёл в дом, к нему с криком: «Дедушка!» - подлетел маленький воробей. Это был воробышек, которого спас старик. Воробышек и старик были очень рады снова увидеть друг друга.
Старика провели в большую комнату. Отец и мать воробышка благодарили старика и угощали его сладостями.
Потом воробьи развесили в саду множество бумажных фонариков и начали танцевать. Они танцевали и пели:
Когда ветер дует,
Листья бамбука танцуют,
А вместе с ними
Танцуют и воробьи.
Наконец старик сказал: - Мне пора. Я пойду.
- Ну что же, - сказал воробышек, - если дедушке нужно возвращаться домой, пусть он идёт. Но мы обязательно сделаем ему подарок.
Воробьи принесли две корзины: большую и маленькую.
- Дедушка, - сказал воробышек, - эта корзина большая, эта - маленькая. Бери какую хочешь.
- Я старый, - ответил старик, - сил у меня мало. Возьму маленькую. Да и зачем мне большая?
Он взял корзину и стал прощаться:
- Большое тебе спасибо, воробышек! Будь здоров.
- Будь здоров, дедушка, приходи ещё, - сказал воробышек.
И старик пошёл домой по тропинке, усыпанной цветами сакуры.
Старуха очень сердилась, что старик поздно вернулся домой. Когда же он рассказал ей, что принёс подарок, старуха обрадовалась и быстро открыла крышку корзины. Корзина была доверху наполнена кораллами, золотом, красивыми тканями и разными сокровищами. И старик и старуха были очень рады. Однако, когда старик рассказал, что из двух корзин он взял меньшую, старуха опять рассердилась:
- Какой же ты глупый, что же ты не взял большую! Ничего ты не умеешь делать как следует! Придётся мне самой сходить к воробьям и принести большую корзину.
И хотя старик не отпускал старуху, она не послушалась и ушла.
Старуха бежала и громко кричала:
- Воробышек, где твой дом?
Вскоре она подошла к бамбуковым зарослям. Навстречу ей вылетели воробьи. Так же, как и старика, они провели её к своему дому. Войдя в дом, старуха заговорила ласковым голосом:
- А, воробышек, ты поправился! Ну, очень рада. Не угощай меня, я спешу. Танцы я тоже смотреть не буду. Скорее давай мне подарки!
Воробьи подивились жадности старухи. Но всё же они принесли две корзины: одну маленькую, другую большую.
- Бери любую, - сказали они.
- Эту, эту! - закричала старуха.
Она схватила большую корзину, взвалила её на спину и быстро пошла домой.
Корзина была тяжёлая, и старуха очень устала. К тому же ей хотелось поскорее узнать, что лежит в корзине.
Она остановилась, поставила корзину на землю и потихоньку открыла крышку.
И тут один за другим стали выскакивать из корзины страшные чудовища. Старуха бросилась бежать, чудовища за ней.
- Злая! Жадная! Погоди же! - кричали они ей вслед.
Старухе было очень страшно, и она бежала изо всех сил. Но когда она выбежала из леса, чудовища вдруг исчезли.
С трудом добралась старуха до дому. Рассказала она обо всём старику и пообещала стать доброй и никогда больше не жадничать. Старик очень обрадовался этому.
Долго сидели они в саду и слушали знакомую песенку:
Когда ветер дует,
Листья бамбука танцуют,
А вместе с ними
Танцуют и воробьи.