История Древнего Востока. Лекция17: Финикийская и греческая колонизация

История Древнего Востока (Дьяконов)

Лекция17: Финикийская и греческая колонизация.

Характерной чертой истории многих государств древнего мира была колонизация, т.е. основание новых поселении в чужих землях. Само это поселение называлось колонией (от латинского слова коло-«живу, населяю, обрабатываю»; греки именовали его, как правило, апойкией от слова апойкео - «выселяюсь»), Город же или страна, откуда уехали переселенцы, получил название метрополии (от греческих слов, означающих «город-мать»). Особенно большую роль в истории древнего Средиземноморья играла финикийская и греческая колонизация.

^ Финикийская колонизация.

Уже во II тысячелетии до н.э. критские и микенские торговцы посещали сиро-финикийское побережье, а финикийцы селились в Эгеиде и даже, по-видимому, доплывали до Сицилии, но господство на море критян, а затем ахейцев сдерживало финикийскую экспансию.

Положение изменилось в конце II тысячелетия до н.э. В это время Восточное Средиземноморье испытало сильные потрясения, вызванные упадком великих дотоле держав этого региона и мощными передвижениями народов. Волны нашествий «пародов моря» захватили и сиро-финикийское побережье; в частности, был разрушен Сидон, жители которого бежали в Тир (скоро Сидон был восстановлен). В условиях упадка крупных государств мелкие восстанавливали силу быстрее. Тир, который и раньше, видимо, участвовал в контактах с Западом, теперь полностью перенял эстафету у погибшего Угарита. Переселение сидонян в Тир привело, с одной стороны, к усилению этого города, а с другой - создало в нем демографическое напряжение, которое при тогдашнем довольно низком уровне развития производительных сил могло быть снято только выездом части населения за море.

Крушение микенской Греции предоставило такую возможность. Правящие круги Тира использовали ситуацию для создания в чужих странах опорных пунктов, необходимых им для возобновления и расширения торговли с этими странами и для высылки из метрополии наиболее недовольных элементов.

Первый этап колонизационной деятельности Тира охватывает вторую половину XII - первую половину XI в. до н.э. Одним путем финикийцы двигались к острову Родосу, затем по Эгейскому морю вдоль западного побережья Малой Азии к богатому золотом острову Фасосу, другим - от Родоса по южной кромке Эгейского архипелага к Сицилии, оттуда к северному выступу Африки и, наконец, вдоль африканского побережья в Южную Испанию. Вначале финикийцы занимались больше морским и прибрежным разбоем. Но затем они стали закрепляться в важнейших точках, куда были направлены их морские набеги. Так, золотоносный Фасос и обильная серебром Испания были главными целями вывода настоящих колоний. По дороге же к ним финикийцы основывали промежуточные опорные пункты. Таким пунктом была, в частности, Утика(По-финикийски «Старый город» - старый по сравнению с Карфагеном. Первоначальное название Утики неизвестно. - Примеч.ред.) в Северной Африке. Античное предание рассказывает о трехкратной попытке тирян обосноваться в Южной Испании, и это, возможно, связано с сопротивлением местного населения. Лишь на третий раз финикийцы основали на небольшом островке у побережья уже за Столпами Геракла (совр. Гибралтарский пролив) город, получивший характерное название Гадир - «крепость»; этот город римляне именовали Гадесом (совр. Кадис). Вероятно, в промежутке между этими попытками тиряне создали на крайнем северо-западе Африки Лике.

На этом этапе финикийская колонизация носила преимущественно торговый характер. Важнейшей целью финикийцев были драгоценные металлы. За них они отдавали мясо, безделушки, ткани, мелкий морской товар. Это привело к тому, что материальных остатков финикийской торговли дошло очень мало, и археология прослеживает ее слабо. Да и был это, по-видимому, «немой» обмен, когда участники сделки выкладывали каждый своп товары, пока обе стороны не соглашались их взять. В некоторых же случаях финикийцы сами эксплуатировали рудники, как это было на Фасосе.

Финикийцы основывали и простые опорные пункты для ведения торговли или обеспечения ее безопасности, фактории без постоянного населения, якорные стоянки. Важную роль играли храмы, зачастую предшествовавшие основанию городов, как это было в Гадесе и Ликсе: при отсутствии в ту пору международного права храмы давали торговцам ощущение божественного покровительства и безопасного рынка. Некоторые храмы, как на Фасосе, могли выступать и организаторами производства. Но уже в это время создавались и настоящие города с постоянным населением. Такими городами были Гадес и Утика.

Промежуток приблизительно в два века отделяет первый этап колонизации от второго. К этому времени рост экономики железного века потребовал большого количества металлов , и не только драгоценных, но и необходимых для непосредственного производства. Экономической основой возникновения первых ближневосточных империй было объединение под одной властью дополняющих друг друга хозяйственных регионов, в том числе источников сырья (см. 1 лекцию книги «Расцвет древнего общества»). Колонизация и выполняла роль подключения к экономике империй тех источников сырья, которые находились вне досягаемости непосредственной военной экспансии имперских владык.

Наряду с этим империи мешали нормальной сухопутной торговле, перехватывая ее пути и грабя перевалочные пункты. Поэтому часть путей, например, малоазийской торговли перемещается на море - через Таре в Киликии, Сидон и Тир в Финикии.

С конца II тысячелетия до н.э. главным пунктом торговли не только Ближнего Востока, но и Малой Азии с дальним Западом стал Тир.

В IX в. до н.э. в этом городе обострилась социальная и политическая борьба. Вспыхнуло восстание земледельцев, поднимались рабы, развернулось острое соперничество внутри знати, приведшее к чехарде на тирском престоле. Это все способствовало возобновлению колонизации.

^ Начало второго этапа колонизации приходится, видимо, на правление очередного узурпатора Итобала (вторая четверть IX в. до н.э.), который был явно заинтересован в создании новых городов, куда он мог бы отправить потенциальных противников, включая сторонников прежней династии. Именно ему предание приписывает основание Ботриса в самой Финикии и Аузы в Африке.

В Восточном Средиземноморье возможности финикийской экспансии были ограниченны. Здесь вновь набирали силу крупные централизованные государства, а в Эгейском бассейне передвижения греков и фракийцев привели к вытеснению финикийцев с занятых было ими островов уже не позже IX-VIII вв. до н.э. В самой Греции в условиях начавшегося формирования полиса места для финикийской колонизации не было. Поэтому там финикийцы иногда селились в городах, но не образовывали самостоятельных организаций. В других случаях они ограничивались созданием отдельных кварталов-факторий, как Тирский Стан в египетском Мемфисе. И только на юге Кипра и в Киликии финикийцы рано основали колонии. Основной же ареной финикийской колонизации стало Западное Средиземноморье.

В сферу финикийской колонизации теперь входит Сардиния. Она привлекала колонистов и своим стратегическим положением, открывавшим путь к Средней Италии, Корсике, Галлии и к Испании через Балеарские острова, и своими минеральными богатствами, и плодородием почвы. В IX-VII вв. до н.э. на южном и западном берегах Сардинии возник целый ряд финикийских городов, как Нора, Сульх, Бития, Таррос. Сравнительно рано финикийцы стали обосновываться и внутри острова.

Вторым новым районом финикийской колонизации были острова между Сицилией и Африкой: Мелита (совр. Мальта) и Гавлос (совр. Гоццо). Там тиряпе обосновались в VIII в. до н.э. Эти острова служили важнейшим пунктом связи между метрополией и самыми западными окраинами финикийского мира.

Укрепление контактов финикийцев с Южной Испанией потребовало создания новых торговых опорных пунктов на Пиренейском полуострове. На его южном берегу, но уже восточнее Столпов Геракла, в VIII-VII вв. финикийцы создали целый ряд поселений различного размера и значения. Одни были относительно крупными городами, как Малака (совр. Малага), другие - сравнительно небольшими поселками, древних названий которых мы не знаем и которые обычно сейчас называют по именам ближайших современных поселений, как Тосканос или Чоррерас.

В Сицилии в VIII в. до н.э. с началом греческой колонизации финикийцы покинули восточное и южное побережья, где они селились ранее, и сконцентрировались в западной части. Созданные там города Мотия, Солунт и Панорм (ныне Палермо) обеспечивали связи с уже ранее колонизованными районами Сардинии и Африки.

В центральной части Северной Африки, где ещё ранее была основана Утика, теперь возник целый ряд финикийских городов, в том числе знаменитый Карфаген. На северо-западе этого материка южнее Ликса финикийцы обосновались вокруг залива, носившего по-гречески красноречивое название Эмпорик («Торговый»).

Второй этап финикийской колонизации охватил IX-VII вв. до н.э., причем наибольший размах колонизация приобретает, видимо, во второй половине IX в. до н.э., когда тиряне начали колонизовать Сардинию и радикально расширять свое присутствие в Африке; именно тогда, в частности, был основан Карфаген. По-прежнему основные цели финикийцев - металлы. Но теперь речь идет не только о золоте и серебре, но и о железе, свинце, олове. Другой целью колонизации выступает на втором этапе приобретение земель: недаром направление колонизационной активности в значительной степени переместилось из Испании в центр Средиземноморья - в плодородную Сардинию и славившийся земельными богатствами тунисский выступ Африки, где возник Карфаген. Сама колонизация приобрела гораздо больший размах. Хотя по-прежнему единственной метрополией оставался, по-видимому, Тир (участие в колонизации жителей Сидона возможно, но не доказано), масса переселенцев увеличилась, Изменился и характер колонизации. В колониях стали развертываться ремесло, земледелие и, разумеется, рыболовство. Увеличилось количество городов. Наряду с ними возникли и небольшие поселки; некоторые из них развили разнообразную экономику, другие же сосредоточивались на какой-нибудь одной отрасли. Финикийцы начали проникать с побережий и вовнутрь отдельных стран.

Изменились отношения колонистов с местным населением. Последнее уже достаточно развилось, чтобы вступать в самые разнообразные контакты с пришельцами. Эти контакты охватили экономическую, политическую и культурную сферы. Возникло и обратное влияние местного населения на финикийцев, что привело к появлению локальных ответвлений финикийской культуры. Местное общество, таким образом, выступает как важный компонент колонизационного процесса.

Возникновение колоний, а в значительной степени и торговля были обязаны поддержке или даже инициативе правительства. Не корабли тирских купцов, а суда царя Хирама ходили в далекий Таршиш (Тартесс) в Испании(По данным Библии, парь Хирам I совместно с израильским паром Соломоном организовал морские экспедиции и по Красному морю в сторону Индийского океана (X в. до н.э.), где они достигали Офира (или, по другой, тоже древней традиции, Софира). Это, по-видимому, индийский порт Супара, в 60 км севернее Бомбея. Древнееврейская терминология редкой древесины - явно индийского происхождения. - Примеч.ред.). Возникшие в таких условиях города считались частью Тирской державы, хотя сейчас трудно установить степень и формы зависимости их от метрополии. Однако известно, что в Китии на Кипре находился наместник тирского царя, а попытка, вероятно, Утики уклониться от дани вызвала карательную экспедицию из Тира. Позже, с ослаблением Тира, его держава, по-видимому, распалась.

Иначе обстояло дело с Карфагеном. По преданию, группировка тирской аристократии во главе с сострой царя Элиссой, потерпевшая поражение в политической борьбе, тайно бежала из Тира и в конце концов прибыла в Африку, где сравнительно недалеко от «старой» Утики беглецы и основали город, который назвали «Новым городом» - Картхадашт (лат. Картаго, откуда русское «Карфаген»). Поскольку Карфаген возник вопреки правительству, а во главе экспедиции к тому же стояла женщина из царского рода, то Новый город сразу же стал независимым от Тира, хотя духовные связи с метрополией Карфаген поддерживал в, течение всего своего существования.

Ориентализирующая цивилизация. Тартесс.

Финикийские колонии связывали культурные страны Восточного Средиземноморья с более отсталым населением западных и центральных районов средиземноморского мира и приатлантических областей. Там, где это население стояло все же на относительно высоком уровне экономического и социального развития, возникает так называемая ориентализирующая цивилизация (от лат.ориенс - восток). Местную аристократию, высоко поднявшуюся над своими соотечественниками, перестали удовлетворять прежние формы культуры. Не выработав пока своих новых форм, обслуживающие этих людей ремесленники заимствуют восточные. В некоторых случаях восточные воздействия проявляются и в хозяйстве.

Греция поддерживала связи с Востоком не только через финикийцев. Поэтому в ориентализирующей культуре Эллады проявляются и малоазийские влияния. Большую роль играли финикийцы в развитии Этрурии (хотя, если принять распространенную, но пока не доказанную теорию восточного происхождения этрусков, то не исключено, что некоторые восточные элементы были принесены ими непосредственно с Востока). Исключительно финикийскому влиянию обязано возникновение ориентализирующей цивилизации в Южной Испании, где в VIII-VI вв. до н.э. существовала Тартесская держава.

Контакты между финикийцами и югом Пиренейского полуострова были установлены на первом этапе финикийской колонизации. Но местное население было тогда ещё не подготовлено к активным двусторонним связям. В конце II тысячелетия до н.э. здесь существовала так называемая юго-западная культура, носители которой в этническом отношении были, возможно, родственны будущим баскам, обитающим и поныне в Пиренеях. Жили они родовым строем, археологически не показывающим никаких признаков разложения, экономические связи поддерживали нe столько с восточными пришельцами, сколько с Северо-западной Европой. В начале I тысячелетия до н.э. сюда пришли с севера племена, говорившие на индоевропейском (кельтском) языке, принесшие с собой новую керамику и новые способы металлургии и металлообработки. Новая культура наслоилась на старую, и, видимо, в результате слияния аборигенных племен и северных пришельцев и образовался тартесский этнос.

Связи между тартесснями и финикийцами, сначала спорадические, со временем интенсифицировались. Они ускорили социальное развитие тартессиев. Во второй половине VIII в. до н.э. в Южной Испании возникла Тартесская держава (по-семитски Таршиш), в состав которой вошли разные племена. У самих тартессиев социальная дифференциация зашла уже довольно далеко. Выделилась военная аристократия, составившая верхушку общества, и «плебс», так назвал эту группу людей один латинский автор. В состав «плебса» входили горняки, ремесленникн и, видимо, земледельцы. Существовали в Тартессиде и рабы, но о характере рабства мы ничего сказать не можем. Центром организации «плебса» был город, который, очевидно, являлся резиденцией знати и подчинял сельскую округу, также населенную «плебсом». Это роднит тартесское общество с позднегомеровским.

Геометрический стиль изображений на погребальных стелах тартесской знати и сам репертуар этих изображений также подобны геометрическому искусству гомеровской Греции.

Однако от позднегомеровского общества Эллады тартесский город отличался тем, что он входил в более широкое объединение - Тартесское царство. Судя по скудным данным, носителем суверенитета был царь, причем его власть распространялась на территорию не только самих тартессиев, но и подчиненных племен.

Итак, в Южной Испании сложилось раннегосударственное образование. Под властью тартесского государства находилась федерация южноиспанских племен, на территории которых имелись тартесские опорные пункты, из которых тартессии и осуществляли, вероятно, контроль над подчиненными.

Экономической базой Тартесской державы были добыча и обработка меди, серебра и свинца и использование сельскохозяйственных богатств долины р. Бетиса (совр. Гвадалквивир). Это давало тартессиям возможность вести активную торговлю с финикийцами. Образование государства способствовало интенсификации горного дела и металлургии, для продуктов которых финикийцы открыли для тартессиев емкий ближневосточный рынок. Тартессии же переняли восточные приемы дробления руды и выплавки металлов. Требования финикийцев заставили тартессиев искать и те продукты, которых в Тартессиде не было, и это стимулировало развитие их внешней торговли. От финикийцев тартессии заимствовали гончарный круг, строительную технику, разведение культурной оливы и изготовление оливкового масла.

Тартесская знать, ощутившая теперь потребность в новых формах искусства, обратилась к финикийскому, а колонисты восприняли некоторые местные элементы. От финикийцев тартессии заимствовали письменность, сильно ее переработав для нужд местного языка, а также некоторые культы и обряды.

В Тартессиде возникла синкретическая ориентализирующая цивилизация, создаваемая и финикийцами и тартессиями. Основным восприемником восточных влияний стала аристократия и те слои ремесленников, которые ее непосредственно обслуживали. На других ремесленников и земледельцев финикийцы влияли меньше. Эти группировки «плебса» в большей степени сохраняли собственную культуру.

При всей ориентализации тартесская цивилизация не утратила и местных черт. Некоторые культурные явления, заимствованные у финикийцев, в дальнейшем развивались самостоятельно, как это было с некоторыми видами керамики. Сохраняли тартессии и старые приемы лепки сосудов. Оригинальными были их боевые колесницы европейского типа. Отличаются от финикийских тартесские могилы, хотя в потусторонний мир тартессии часто уносили с собой финикийские изделия.

На рубеже VII-VI вв. до н.э. связи с Тартессом установили греки, и на тартесском берегу появились греческие колонии.

Греческое влияние на тартесскую культуру не ощущается. Но политические и экономические контакты Тартесса с греками возникли, и Тартесс включился в сложную политическую игру на крайнем западе Средиземноморья. Тартесс в ней проиграл, и под ударами карфагенян эта держава распалась, вероятно, в начале V в. до н.э.

ОТ РЕДКОЛЛЕГИИ Предлагаемая читателю работа является второй частью книги «Зарождение древнейших классовых обществ и первые очаги рабовладельческой цивилизации» (ч, I. «Месопотамия» была опубликована в 1983 г.), которая открывает серию книг «История древнего Востока». Эта серия отражает состояние современной науки о древнем периоде в истории стран Востока. На страницах книги рассказывается о возникновении и раннем периоде древнейших очагов восточных цивилизаций, существовавших в долине Нила, на территории Малой Азии и Восточного Средиземноморья (хронологически соответствуя первой части книги, она, как мы видим, географически охватывает другие регионы). В книге показано, что, несмотря на первоначальную относительную изолированность отдельных цивилизаций друг от друга, их возникновение было обусловлено общими культурно-историческими факторами, единством исторического процесса. На основе новых материалов воссоздается соответствующая современному уровню наших знаний картина политической, социальной, экономической истории древних обществ Востока. Книга отражает достижения исторической науки, имеющей славные традиции, связанные с именами Б. А. Тураева, В. В. Струве, А. И. Тюменева, М. А. Коростовцева и др. Каждый год приносит важные научные открытия. Исследования археологов, лингвистов, эпиграфистов обогащают существующие представления, появляются многочисленные труды по самым различным вопросам истории и культуры древнего Востока. Все это требует постоянного привлечения все новых и новых данных, уточнения принятых гипотез, ранее установленных фактов. Настоящая «История древнего Востока» – плод работы прежде всего ученых Института востоковедения АН СССР, но в ней принимали участие сотрудники и других ведущих учреждений нашей страны. Авторами данной работы являются: доктора исторических наук Ю. Я. Перепелкин (гл. IV – X), И. М. Дьяконов, Н. Б. Янковская, В. Г. Ардзинба (гл. I – III). Библиография составлена авторами глав под редакцией кандидата исторических наук Т. Н. Савельевой. Карты составлены кандидатом исторических наук Т. В. Степугиной по эскизам авторов глав. Иллюстрации подобраны Т. В. Степугиной и кандидатом искусствоведения М. В. Гореликом, им же выполнены научно-художественные реконструкции на основе древних памятников. В главе III использованы материалы В. М. Массона и И. Ш. Шифмана. Авторский коллектив следовал тем же принципам изложения материала, которые были приняты для всего издания, прилагается подробная библиография. Главы строятся так же, как и в первой части: наряду с политической историей и социально-экономическими отношениями подробно излагаются этнокультурные проблемы, религиозно-философские учения. 17 Почти двадцать лет назад выдающийся советский египтолог, заведующий Отделом древнего Востока Института востоковедения АН СССР акад. М. А. Коростовцев выступил с инициативой подготовки многотомного труда по истории древнего Востока. Осуществление его замысла во многом стало возможным благодаря высочайшему профессионализму, блестящим организаторским способностям, человеческим качествам и личному обаянию М. А. Коростовцева. К сожалению, до выхода в свет этой книги Михаил Александрович не дожил. Редколлегия и авторы издания посвящают данный труд памяти этого замечательного ученого и человека. Глава 1 СЕВЕРНАЯ ПЕРИФЕРИЯ НИЖНЕМЕСОПОТАМСКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ IV – II тысячелетий до н. э. 1. Население Верхней Месопотамии, Сирии и Аравии Раннеземледельческие общины Северной Месопотамии достигли значительного развития к VI – IV тысячелетиям до н. э., когда здесь были распространены памятники хассуно-самаррской и халафской культур, а затем культуры так называемого Северного Убайда. После некоторого замедления темпов развития (поскольку были исчерпаны возможности найденных форм земледелия и скотоводства) к концу IV тысячелетия замечается новый подъем как в районах восточнее Тигра, так и в верховьях притока Евфрата – Хабура, где в это время создаются оазисы культуры нижнемесопотамского типа – городища Телль-Брак и др. Свое значение эти центры сохраняли и в первой половине III тысячелетия до н. э. Шумерское влияние на формирующуюся городскую цивилизацию Верхней Месопотамии выступает здесь весьма наглядно во многих областях культуры. Оно касается и планировки храмов, и форм металлических изделий, и типов цилиндрических печатей, изготавливавшихся на месте, но явно по южным образцам. Культурное влияние здесь как бы предшествовало на Телль-Браке и подобных городищах, так же как в Эбле и других городах Северо-Западной Сирии, политической экспансии Аккада. Вероятно, торговля и другие виды всесторонних связей ускоряли формирование в местном обществе классовых отношений. Существует предположение, что сводчатые гробницы, обнаруженные в Ниневии в слоях, соответствующих середине III тысячелетия до н. э., можно отнести к числу так называемых царских – типа гробниц раннединастического Ура (к сожалению, они были разграблены еще в глубокой древности и характер их уже нельзя установить точно). Памятники же письменности в Верхней Месопотамии III тысячелетия отсутствуют – может быть, и случайно. Исключение составляет Мари, откуда дошли западно-семитские (эблаитские) и восточно-семитские надписи правителей с титулом «царь», посвященные богам Эллилю, Иштарану и Иштарат, Шарматиму и др., большей частью на статуях, посвященных в храм. Не случайно, может быть, одна из надписей 21 посвящена божеству «торговым посредником» (тамкарум): Мари на Евфрате и его соперник – Ашшур на Тигре – были, вероятно, торговыми факториями Нижней Месопотамии, выдвинутыми вперед по караванным путям, снабжавшим южную цивилизацию необходимыми видами сырья. Каково в этническом отношении было население городов Верхней Месопотамии в IV – II тысячелетиях до н. э.? Мари, Ашшур, возможно, и Телль-Брак, а к западу от Евфрата Уршу, Эбла и др. находились под господством различных местных групп западных и восточных семитов, тесно связанных с культурой шумерского Двуречья (характерно, что древнейшая скульптура Мари и особенно Ашшура имеет больше общих черт со скульптурой южной, лагашско-урско-урукской зоны Нижней Месопотамии, чем со скульптурой Киша или Эшнуны). В III тысячелетии до н. э. семитское (или шумерскосемитское) население занимало всю долину Евфрата, вплоть до самой Сирии; но среди имен лиц, упоминаемых в архивах Эблы, есть и относящиеся к иному населению («протоевфратскому» = халафскому?). Иначе обстояло дело в зоне Тигра и его притоков, а также в верховьях Хабура. Здесь «прототигридское», или «банановое» (= самаррское?), население, в значительной степени смешавшись с шумерским, восточно-семитским, а позже особенно с хурритским, по-видимому, просуществовало до начала II тысячелетия до н. э., Ашшур, который к концу III – началу II тысячелетия до н. э. был, вероятно, почти целиком восточно-семитским, противостоявшим как этнически чуждый элемент прочим обитателям левобережья Тигра. С последней четверти III тысячелетия до н. э., а может быть, и несколько раньше, используя водопои на среднем Евфрате, а затем на Хабуре и Тигре, в Верхней Месопотамии стали появляться группы новых западно-семитских пастушеских племен, впрочем при благоприятных условиях все еще довольно легко переходивших и к земледелию. Сначала это были диданы, потом – ханейцы ("анейцы). Аккадцы называли всех их амурру (амореями), шумеры – мар-ту; оба термина означают просто «западные люди». Их появление было, видимо, результатом этнических передвижений, связанных с разделением семитоязычных племен на оседлые земледельческие и на пастушеские, точнее, овцеводческие племена, базировавшиеся на водопои в долинах рек и в оазисах и не чуждые подсобного земледелия. Они не могли откочевывать от воды дальше, чем на два дневных перехода, что приводило к постепенной утере контактов между отдельными большими группами племен. Разделение групп семитских племен следует датировать исходя из лингвистических данных именно этим временем. Таким образом, в конце III тысячелетия до н. э. к числу земледельческих семитоязычных племен принадлежали: (1) в Месопотамии – группа восточных семитов, или аккадцев; (2) в Сирии – эблаитская, в Финикии и Палестине – так называемая ханаанейская группа западных семитов, которых впоследствии кочевники считали потомками Каина или Хама; (3) на юге Аравийского полуострова – племена южнопериферийных семитов, предков будущих сабейцев и эфиопов1. Среди пастушеских племен следует отличать: (1) северную группу западно-семитских по языку племен, впоследствии считавших себя сутиями, т. е. потомками Сифа, добродетельного брата злого Каина, они же назывались амореями и включали диданов, ханейцев и многие другие группы; (2) более южную группу западно-семитских по языку племен – предков будущих арамеев, впоследствии еще в течение более чем двух тысячелетий поддерживавших контакты с (3) самой южной группой пастушеских племен, а именно с 22 1 Так называемые эфиосемиты начали переселяться с Аравийского полуострова в Африку, по новейшим данным, еще до перехода сабейцев и т. н. к полной оседлости, т. е. в конце III – начале II тысячелетия до н. э. базировавшейся на дальние оазисы и говорившей на южно-центральных семитских диалектах, – предками арабов. Однако разграничение между отдельными группами семитоязычных племен, хотя и наметилось к концу III тысячелетия до н. э., было далеко не четким; характерно, например, что западно-семитские по языку племена Месопотамии (сутии, или амореи) еще во II тысячелетии до н. э. числили среди своих «предков» Арама (Араму), мифического родоначальника более южной группы западных семитов (арамеев), а Диданум (или Дедан) еще в течение тысячелетий считался предком-эпонимом не только одной из северных групп западных семитов, но и одной из групп арабских племен. Конечно, необходимо учитывать, что реконструкция именно такой этнической картины остается очень гипотетической. Она основывается на пока еще не совсем надежных данных лингвистической хронологии и на характере собственных имен, обнаруженных в документах и надписях на тех или иных городищах Верхней Месопотамии и Сирии уже от конца III – начала II тысячелетия до н. э. От III тысячелетия до нас дошли архивы из Эблы, несколько кратких посвятительных надписей и небольшое число хозяйственных текстов из Мари и из Гасура, к востоку от Тигра, надпись семита Зарикума, наместника Царства Шумера и Аккада (III династии Ура) в Ашшуре, хурритская надпись жрицы из Уркиша (недалеко от современного Мардина) и скальные надписи горских царей над долиной реки Дияла. 2. Месопотамская торговля: общие замечания Создание цивилизации в Верхней Месопотамии, Сирии и других периферийных по отношению к шумерскому Двуречью странах шло несколько иными путями, чем в Нижней Месопотамии. Для этих периферийных областей наиболее характерны: большая роль богарного земледелия по сравнению с ирригационным, большее развитие общинного сектора экономики по сравнению с царским и храмовым, более длительное сохранение системы земельных переделов как внутри территориальной, так и внутри домашней общины. Но особенности экономического развития периферийных областей мы сможем в более или менее чистом виде показать лишь на примере районов, сравнительно поздно втянутых в круг классовых обществ. Это объясняется отчасти тем, что для ближней периферии Нижней Месопотамии у нас не хватает письменных источников, а отчасти тем, что ближняя периферия развивалась от первобытного к классовому обществу не вполне самостоятельно. История Нижней Месопотамии органически связывается с историей ее ближней периферии. Рассматривая развитие Верхней Месопотамии и района по Тигру, который впоследствии стал Ассирией, в свете экономической взаимосвязи всего Ближнего Востока, мы увидим, что важнейшие исторические явления складываются в единую развивающуюся систему. Экономическая взаимосвязь стран Передней Азии нам раскроется прежде всего в развитии международной торговли. Разделение труда между различными областями Передней Азии – главное условие возникновения международной торговли – начало складываться уже в эпоху ранних неолитических земледельческих общин ввиду необходимости получения производственного сырья (например, обсидиана, кремня) извне. К эпохе энеолита и ранней бронзы (IV – III тысячелетия до н. э.) оно уже прочно установилось в зависимости от природных условий, в которых развивались местные цивилизации: земледельческие центры на среднем и нижнем Евфрате и в его дельте были удалены 23 от горнорудных месторождений и лесов, продукция которых была условием самого их существования. Эксплуатировались следующие торговые дороги: южная, морская (наиболее удобная для крайнего юга Двуречья), ведущая по Персидскому заливу к месторождениям меди и источникам ценной древесины; восточная, сухопутная (вверх по притокам Тигра – Дияле, Адему – и через перевалы между Большим и Малым Забом) – к месторождениям руд на Иранском нагорье и источникам древесины вплоть до месторождений олова и лазуритовых копей Афганистана и до Средней Азии, а может быть, и до Индии; с течением столетий предпочитались то одни, то другие варианты этой дороги в меру их безопасности; северная (по Тигру и далее к верховьям притока Евфрата – Хабура и через Евфрат) – к меднорудным и серебряным месторождениям Тавра и более отдаленных областей Малой Азии; западная (прямо вверх по Евфрату или сначала через долину Тигра и верховья Хабура и Белиха с переправой через Евфрат в Сирию) – к сирофиникийским гаваням и оттуда морем на богатый медью остров Кипр2 (а впоследствии и к гаваням в Эгейском море) или морем же к побережью Малой Азии, а далее к горам Тавра и за Тавр. Статьи торговли оставались более или менее неизменными: в сторону Нижней Месопотамии двигались металлы, а навстречу – ткани и отчасти хлеб (потребителями последнего были, по-видимому, только пастушеские племена Сирии и Месопотамии, которые играли посредническую роль в перевозке металлов к земледельческим центрам, а также, вероятно, и рыбачье население побережья Персидского залива, в частности Бахрейна, которое тоже играло посредническую роль в торговле с более отдаленными странами Востока). Не каждый путь проходился на всем его протяжении одним караваном (или по морю одним кораблем): чаще товары передавались через цепь посредствующих звеньев. Характер товаров почти всегда одинаков, но в зависимости от изменения обстановки в городах, на узлах торговых путей и на самих путях варьировалась степень использования дорог. Как можно видеть на примере державы III династии Ура, созданной выдающимся правителем Шульги, деятельность которого составила целую эпоху в истории Месопотамии и служила образцом и для царей I Вавилонской династии, централизованная экономика нуждалась в мелочном повседневном контроле ив – не всегда осуществимом – оперативном устранении неизбежных нарушений в функционировании хозяйственной системы независимо от того, чем эти нарушения вызывались – сопротивлением ли самой организуемой среды или внешними обстоятельствами. Как правило, сразу после смерти ее устроителя понимание вполне определенного замысла, который лежал в основе вводившейся административной системы, утрачивалось; система могла и далее функционировать по инерции (хотя и со все нарастающими затруднениями) – только благодаря контролю налаженного государственного аппарата, обеспечиваемого из особо выделенного фонда. Именно существование такого контроля задерживало на одно-два поколения распад подобной централизованной системы. Централизованное государство решало проблему участия в международном обмене отчасти вооруженной силой. Благодаря проведенным военным реформам, обеспечивавшим высокий военный потенциал государства, могли устраиваться грабительские экспедиции в горные области, а под страхом таких походов поддерживались и дипломатические отношения с возможными партнерами по международному обмену, а также вымогались дары. Отчасти же приходилось все же прибегать к международному обмену с более отдаленными странами. При этом международная торговля 24 2 Кипрская медь, по-видимому, начала разрабатываться несколько позже. велась на средства своей страны, сбор которых поручался торговым посредникам – тамкарам – чиновникам государства; к источникам внутренней торговли за соответствующую мзду могли быть допущены и иноземные торговцы. 3. Город-государство Ашшур: начальный период Обратимся к конкретным данным по экономике и общественному строю одного из крупнейших торговых центров на периферии Нижней Месопотамии изучаемой эпохи – города-государства Ашшур на среднем Тигре первых веков II тысячелетия до н. э., впоследствии ставшего центром Ассирии. Эта страна представляла типичное для предгорий, примыкающих к большим рекам, соединение земледельческого района (вдоль Тигра и в нижних частях долин его притоков – Большого и Малого Заба), где использовались как речные и ручьевые, так и колодезные и отчасти дождевые воды, с районами отгонного горного (яйлажного) скотоводства в более высоких частях долин и на горных летних пастбищах. Через эти скотоводческие районы, видимо, и шли связи с горнорудными разработками. Однако характерно, что сам Ашшур лежал вне этой страны – на противоположном, западном берегу Тигра, в месте, наиболее удобном для создания фактории при организации обмена со всей заречной территорией. Для восстановления истории этого государства III – начала II тысячелетия до н. э. мы располагаем строительными надписями энси, или иш-шиаккумов, найденными при раскопках его храмов и других сооружений. Упомянутые в надписях правители названы уже в качестве «царей» также и в ассирийских царских списках, дошедших до нас лишь от начала I тысячелетия до н. э. Эти списки до недавнего времени воспринимались учеными как целиком представляющие действительный перечень царей Ассирии, отражающий местную историческую традицию, однако, как мы увидим ниже, это верно не для всех отрезков списка. В той его части, которая поддается проверке подлинными надписями, сохранившимися в храме бога Ашшура (общинного божества города Ашшура), первым реальным лицом является Ушпиа (или Аушпиа), упоминаемый и в надписях царей середины II и начала I тысячелетия до н. э. как первый строитель этого храма. После него помещен Апиашаль – якобы последний из семнадцати царей, «обитавших в шатрах», как сообщает список. Однако есть основание полагать, что цари, «обитавшие в шатрах», – поздняя интерполяция перечня предков одной из династий правителей Ашшура аморейского происхождения, к тому же еще приведенных в обратном порядке (таким образом, Ушпиа – не «отец», а преемник Апиашаля, как и остальные пятнадцать «обитателей шатров»). Те же позднейшие надписи ассирийских царей называют строителем стен города Ашшура некоего Киккиа, второго по списку после группы «обитателей шатров». Иначе говоря, считалось, что стены города были возведены позже городского храма, видимо, до того храм охранялся племенем скотоводов, живших в шатрах. Насколько это соответствует исторической действительности, сказать трудно; поселение на месте Ашшура существовало уже в глубокой древности. Языковая принадлежность таких имен, как Ушпиа или Киккиа, неясна; они, во всяком случае, вряд ли могут быть отнесены к семитским или хурритским, хотя в списке чередуются с бесспорно восточно-семитскими именами3. 25 3 Недавно было высказано предположение, будто один из найденных в Эбле XXIII в. до н. э. документов является договором между Эблой и Ашшуром. Это предположение не подтвердилось. 1. Храм Иштар в Ашшуре: а) реконструкция интерьера; 6) керамический алтарь в виде дома В период Царства Шумера и Аккада (III династии Ура) в Ашшуре сидел наместник – энси – с семитским именем-прозвищем Зарикум, или Саррикум. Он не был местным уроженцем, так как до или после Ашшура он правил в Сузах и еще в одном городе. В число обязанностей энси при III династии Ура помимо их других функций как царских чиновников входила и роль контролера (нгир) внешней торговли города, в котором он находился; как известно, внешняя торговля в это время была тесно связана с царско- храмовым хозяйством, составлявшим тогда в Нижней Месопотамии единый комплекс. Так ли это было на периферии, сомнительно; вероятнее, что храмовое хозяйство было здесь более самостоятельным. Зарикум оставил древнейшую дошедшую до нас из Ашшура подлинную надпись, посвященную «ради жизни» урского царя Бур-Сина I (Амар-Зуэна, 2045 – 2037 гг. до н. э.) богине Белат-экаллим, причем сам Зарикум называет себя, по тогдашнему обычаю, «рабом» царя. Белат-экаллим (шумер. Нинэгаль – «Госпожа дворца») была впоследствии особенно популярна среди хурритов. Самостоятельные надписи энси при III династии Ура очень редки: составление строительной вотивной надписи являлось обычно прерогативой самого царя, и надпись Зарикума, быть может, указывает на несколько особые общественные условия, существовавшие тогда в Ашшуре. Через некоторое время после падения III династии Ура (примерно через поколение после этого события) в Ашшуре правила династия, основанная (в начале XX в. до н. э.?) неким Пузур-Ашшуром I. Его преемниками были Шаллимахум, Илушума, Эришум I (1940 – 1901 гг. до н. э.) и Икунум – современник основателя I династии Вавилона Сумуабума. Из них наиболее замечателен Илушума. Если правильно предложенное толкование его надписи, составленной не особенно ясно, он освободил от ввозных пошлин товары, которые доставляли в Ашшур по дорогам из Ура и Ниппура (медь с Персидского залива и ткани из городов Двуречья), из Дера, Кисмара (Хашмара, т. е. перевала над долиной Диялы) и Авала (Хавалум, по-видимому, на перевале через Загрос, который вел к зависевшей от Ашшура и близкой к нему Арбеле). По трем последним дорогам везли золото, сердолик, лазурит, шерсть, рабов, скот. Привлекая таким образом в Ашшур товары, Илушум положил начало широкой посреднической международной торговле. Аналогичное мероприятие провел и его сын Эришум I, хотя его надпись еще более неясна для современных исследователей. Безусловно одно: 26 в решении царя принимал участие и «город» (алум), т. е., вероятно, городской совет4. После Икунума, преемника Эришума I, что-то, по-видимому, заставило следующего правителя Ашшура принять традиционное (ср. Саргона аккадского) и в то же время характерное скорее для узурпатора имя Шаррумкен, что значит «истинный царь» (Саргон I ассирийский). Этот Саргон, однако, поддерживает старые традиции ашшурского городагосударства, судя по тому, что его преемник носит имя основателя прежней династии (Пузур-Ашшур II). Последнего сменяет Нарам-Син – опять правитель с именем в традициях династии Аккада5, но за ним снова появляется тезка одного из преемников Пузур-Ашшура I, более других известного своей строительной деятельностью, – Эришум II. Последний был свергнут знаменитым аморейским вождем Шамши-Ададом I. Весь этот исторический период, вплоть до царствования Шамши-Адада I (1813 – 1781 гг. до н. э.) и его сына и соправителя Ишме-Дагана I (1797? – 1757 гг. до н. э.), называют Староассирийским (XX – XVIII вв. до н. э.). История Ашшура как торгового центра шла в этот период по восходящей линии. Во главе Ашшурского государства вплоть до времен Эришума II (начало XIX в. до н. э.) и потом снова после Ишме-Дагана I стоял правитель, носивший, как уже упоминалось, титул «ишшиаккум» (эквивалент шумерского термина «энси»). Он ведал храмовым и ирригационным строительством и, вероятно, управлял храмовым хозяйством. Административную (и, возможно, судебную) власть в городской общине возглавлял укуллум, видимо аналогичный шумерскому «землеустроителю» (санг-сук). Право назначения на должность укуллума, как кажется, находилось в руках не правителя, а совета города; во всяком случае, на основании свидетельств коммерческой переписки из Каниша, о которой речь пойдет ниже, представляется, что кандидат на должность укуллума утверждался советом, и, вероятно, таков же был порядок и в Ашшуре; должность же ишшиаккума была наследственной в роде6. Существует важная особенность посвятительных надписей ашшурских правителей Староассирийского и отчасти Среднеассирийского периода: в полном противоречии с традициями Нижней Месопотамии (а впоследствии и самой Ассирии, когда она превратилась в большую державу) посвятительные надписи составлялись не только от имени правителя, но и от имени «города» (алум), т. е. городского совета, и даже в первую очередь от имени совета. Саргон, сын Икунума, не оставил надписей в ашшурском храме, так же как и три его преемника (Пузур-Ашшур II, Нарам-Син и Эришум II). Имеется только оттиск печати Саргона I ашшурского на документе купца, происходящем из Каниша в Малой Азии. Существует поэма легендарного содержания, самый древний пока и сильно поврежденный список которой дошел из египетского дипломатического архива в ЭльАмарне (XIV в. до н. э.). В ней сообщается, что еще Саргон аккадский по просьбе купцов, находившихся в Малой Азии, выступил на их защиту против (?) некоего Нур-Даггаля. В этой связи упоминается город Пурусханда (Пурушханда, а более древняя форма этого названия – Пурушхаттум), недалеко от соленого озера Туз, в глубине полуострова, хотя из-за разрушений текста неясно, именно в нем ли считался правившим Нур-Даггаль и действительно ли в поэме утверждалось, 28 Ср. ниже о тексте присяги торговцев Эришуму I. Высказывалось мнение о тождестве Нарам-Сина ашшурского с Нарам-Сином, царем Эшнуны, однако это трудно доказать. 6 В подавляющем большинстве случаев должность ишшиаккума и укуллума занимало в Ашшуре одно и то же лицо. 4 5 что Саргон аккадский дошел до тех мест. Как Саргон аккадский, так и его внук НарамСуэн, царь Аккаде, были хорошо известны и малоазийской (хеттской) исторической традиции. Однако ни археологические, ни более или менее современные Саргону аккадскому письменные памятники не подтверждают аккадского проникновения в глубь полуострова или даже наличия в Малой Азии III тысячелетия до н. э. аккадских купцов и торговых факторий. Не произошло ли в эпической традиции соединения образов Саргона аккадского и его внука Нарам-Суэна с образами Саргона I ассирийского и его второго преемника Нарам-Сина?7 Возвращаясь к данным позднейшего ассирийского царского списка, мы находим, что обе важнейшие его версии, исследованные И. Е. Гельбом, приводят имена царей, правивших после тех, что «обитали в шатрах», аттестуя их как единую группу. Эти же имена царей засвидетельствованы в известных нам надписях на строительных кирпичах. Составитель списка называет в самом начале этой группы неизвестного нам Сулили, сына Амину, затем Киккию, Акию, Пузур-Ашшура, Шаллимахума и Илушуму, сообщая о всех шестерых, что число лимму для их правлений ему неизвестно. Под термином «лимму» («круг», «эпонимат») здесь подразумеваются отдельные годы правления каждого царя; всякий год носил в Ассирии имя кого-либо из ежегодно сменявшихся городских казначеев (эпонимов). Возможно, институт эпонимата, казавшийся составителю списка извечным, на самом деле был принят ашшурскими правителями лишь начиная с Эришума I, от правления которого писец уже и располагал данными на этот счет. Как известно, датировкой по лимму пользовались в Малой Азии при составлении документов о торговых сделках этого времени, в частности для датировки коммерческих ссуд. Весьма возможно, что до Эришума I подобный принцип датировки существовал именно только в торговых делах города, а официально был принят как датирующий деятельность и самого царя лишь в момент наиболее благоприятных взаимоотношений между царем и купеческой элитой города. Завоеватель Ашшура Шамши-Адад I (1813 – 1781 гг. до н. э.) в своей пространной надписи упоминает Эришума I и его сына Икунума как своих предшественников на ашшурском троне (занятом им не сразу), совершенно умалчивая о следующих после Икунума четырех правителях (Саргоне I, Пузур-Ашшуре II, Нарам-Сине, Эришуме II). Составитель же ашшурского списка царей помещает их перед Шамши-Ададом. Как мы 29 Ср. Владимира Красное Солнышко русских былин, соединившего в себе черты Владимира Святого и Владимира Мономаха. С учетом коренных изменений в политической обстановке, происшедших за сотни лет, отделявших Саргона и Нарам-Суэна аккадских от составителей сочинений, о которых идет речь, можно представить себе, что Саргон ашшурский принял имя царствовавшего на юге за полтысячелетия до него Саргона Древнего, надеясь осуществить политическую программу своего знаменитого тезки, память о котором сохранилась в популярных легендах и тысячи лет спустя. Бедствия малоазийских иноземных торговцев, упоминающиеся в легенде амарнского времени, чрезвычайно сходны с теми, которые выпали на долю купцов не при Саргоне аккадском, а при Саргоне ашшурском в тех самых местностях, которые эта легенда упоминает (см. ниже). Устные предания обо всех этих событиях могли дожить до времени создания поэмы или составления дошедшего до нас ее письменного варианта. Однако характерно, что суть отношений между торговцами н правителями времен Саргона ашшурского в амарнский период была уже не ясна: положение торговцев и самой торговли в этот период коренным образом изменилось: если в начале II тысячелетия до н. э. в торговле преобладала частная инициатива и действительная связь ашшурских купцов в Малой Азии с ашшурским правителем была очень слабой, то к середине II тысячелетия по всей Передней Азии усилилась дворцовая торговля, являвшаяся формой международного обмена в условиях господства централизованного распределения, и в противовес ей возникли собственно торговые самоуправляющиеся города, столь характерные для древнего Востока последующих периодов. 7 уже упоминали, есть предположение, что эта династия происходила из Эшнуны. В дальнейшем отношения царей Эшнуны с Шамши-Ададом развивались в зависимости от обстановки: для похода на город Ямхад, господствовавший в Северной Сирии, царь Эшнуны выставил в помощь Шамши-Ададу 6 тыс. воинов (треть всего войска ШамшиАдада), надеясь, очевидно, с помощью бывшего врага пробить и себе дорогу к Средиземноморью; но позже он пытался вступить в союз с Хаммурапи против ШамшиАдада, однако безуспешно. Таковы довольно скудные сведения о политической жизни города Ашшура, будущего центра Ассирии, в конце III – начале II тысячелетия до н. э. Однако для истории Ближнего Востока этого времени Ашшур важен не этими незначительными событиями, а той ролью, которую он играл в международной торговле. Уже упоминалось, что одной из важных статей торговли II тысячелетия до н. э. были металлы, обращавшиеся в качестве денег, – серебро, медь, свинец, ткани, поставлявшиеся оптом через Ашшур, поэтому город и играл столь важную роль в истории этой эпохи8. Наряду с оловом важной статьей ввоза в Малую Азию были аккадские и сирийские ткани. Период расцвета ашшурской внешней торговли падает на время до Шамши-Адада I: тот создал большую державу, перегородившую все пути по Евфрату, Тигру и по предгорьям Загроса, и тем самым нарушил структуру караванной торговли по всему Ближнему Востоку. До Шамши-Адада основные известные нам пути ашшурских торговых экспедиций шли в Сирию, а также в Восточную Малую Азию, в область месторождения меди, серебра и свинца. Отсюда через посредников связи ашшурцев тянулись далее к островам Восточного Средиземноморья. Возможно, имели значение и другие направления торговли, но сведений о них у нас пока почти нет. Коммерческая переписка, в изобилии дошедшая из Малой Азии Староассирийского периода, о котором пойдет речь в этой главе, не позволяет точно локализовать места добычи металлов, указывая лишь на направление, в котором нужно их искать. Торговля являлась преимущественно делом частной инициативы, ей было не по силам освоение каких бы то ни было месторождений. Торговцы получали в лучшем случае куски неочищенного металла, выплавленного из руды, очевидно, горными земледельческо-скотоводческими племенами. Точно так же и шерсть собирали в Малой Азии, но она не являлась статьей международной торговли: перевозились лишь готовые ткани. Другими словами, торговцы, занимавшиеся посредничеством в обмене отдаленных областей в начале II тысячелетия до н. э., кооперировались с ремесленниками тех областей, которые они обслуживали, и брали на себя только те функции, которые не требовали долгосрочных вкладов и сложной организации рабочей силы, каких требуют добыча и плавка руды и изготовление товаров. Связанные с торговцами местные ремесленники занимались очищением металлов и изготовлением брусков-заготовок из сплава, т. е. доведением металла до кондиций, принятых в международной торговле. Точно так же торговцы занимались сбором, а ремесленники обработкой шерсти, из которой изготавливали различные ткани сообразно заказам. Товары из более отдаленных 30 8 В последующий период, когда образовавшееся в бассейне Хабура царство Митанни отрезало Ашшур от западных коммуникаций, оказались прерванными также и большинство его связей с востоком, поскольку в бассейне Адема возникло хурритское государство Аррапха, владевшее и важнейшей переправой на Малом Забе (район Телль-Махуза). Другой же выход на Иранское плато – через долину Диялы – находился в руках враждебного Ашшуру Касситского царства. Тем не менее, возможно, оставался еще путь к месторождению олова севернее, через Арбелу, откуда оно и поступало в Ашшур. мест приобретались лишь через посредничество тех племен и общин Малой Азии, Сирии, гор Загроса и Нижней Месопотамии, до которых добирались ашшурские и другие купцы. Из Месопотамии ашшурские купцы везли главным образом ткани, изготовленные из привозной шерсти как в самом Ашшуре, так и в Южном Двуречье и других областях. Всеобщим эквивалентом цен в Староассирийский период пока еще было серебро, функционировавшее в виде кусочков «звонкого» металла (кáспум цáррупум); изредка платят и золотом (хурáцум), в ценностном отношении к серебру как 1: 8 в Малой Азии и 1: 4 в Ашшуре. Мелкие платежи погашались кусочками меди (верúум) и олова (áннакум). Торговцы, прибывавшие в Малую Азию из Ашшура и вообще иноземные для данной территории, используя клинопись, занимались учетом векселей, кредитуя своих компаньонов и целые торговые общины (карум), сами получая товар в кредит от местных торговых агентов (тамкару), ремесленников (уммиану; под этим термином имеются в виду крупные ремесленники – мастера и посредники). Именно с кредитования местных людей и началось внедрение иноземцев, в первую очередь ашшурцев, в торговлю Малой Азии и Северной Сирии, приведшее к созданию целой системы торговых поселений с центром в Канише. Но прежде чем рассказывать об этих поселениях, целесообразно рассмотреть обстановку, которая сложилась на Малоазийском полуострове ко времени их создания. 4. Дохеттская Малая Азия В Малой Азии раннеземледельческие племена к V – IV тысячелетиям до н. э. освоили почти всю территорию полуострова. Но наиболее яркие культуры по-прежнему были представлены на юге, как бы продолжая традиции блестящей культуры Чатал-Хююка. Из числа древних поселений лучше других изучены Хаджилар, на юго-западе Анатолии, и Мерсин, около Коньи. Это были небольшие поселения, площадью около 0,5 га, жители которых занимались земледелием, разводили овец, коз, коров и свиней. Металлические изделия, ранее случайные и спорадические, теперь встречаются все чаще; одновременно происходит упадок и деградация кремневых орудий. В Мерсине найдены медные тесла и топоры, а в другом небольшом поселке Юго-Западной Турции – Бейджесултане – обнаружен даже клад медных вещей и серебряное кольцо. Значительного прогресса достигает производство глиняной посуды, нередко украшавшейся сложными расписными орнаментами. Все это свидетельствует о начальных этапах специализации металлургов и гончаров, которых можно рассматривать как общинных ремесленников, обслуживавших потребности того раннеземледельческого коллектива, членами которого они являлись. Археологи выделяют на юге Малой Азии по крайней мере три культуры V – IV тысячелетий до н. э. Вероятно, подобная этнокультурная пестрота и большая плотность населения способствовали сложной системе взаимоотношений, царивших в мирках этих ранних земледельцев. Во всяком случае, многие поселки сохранили следы обводных стен – глинобитных или каменных, имевших толщину 1,5 – 3 м. В поселке Хаджилар II отмочены также следы большого пожара, охватившего почти все раскопанные здания и, возможно, явившегося результатом вражеского нашествия. Постепенно отдельные области во все большей мере вовлекаются в орбиту широких культурных связей. В Мерсине отмечаются следы сначала халафских, а затем убайдских влияний, идущих из месопотамских центров. 31 2. Малоазийская керамика 3. Святилище в Бейджесултане (реконструкция интерьера) Шумер и Египет уже пережили длительный период классового развития, когда в Малой Азии только начинался переход к цивилизации. Земледелие Анатолии, основанное на дождевом и ручьевом орошении, во многом уступало ирригационному полеводству в долинах великих рек. Оно доставляло пропитание раннеземледельческим общинам Малой Азии, но не обеспечивало быстрого роста прибавочного продукта, необходимого для ускоренного развития. Зато большую роль в хозяйстве играло скотоводство9. Природные условия страны, разделенной на отдельные горные долины, вероятно, с враждовавшим между собой населением, способствовали также культурной и этнической разобщенности; недаром к III тысячелетию до н. э. археологи насчитывают в Малой Азии уже более десяти одновременно существовавших культур; раскопанные поселки часто 9 Следует учесть, что раннеземледельческие культуры типа Чатал-Хююка относились ко времени климатического оптимума, который сменился более засушливым климатом. несут следы пожаров, а вскрываемые погребения буквально забиты оружием. В таких условиях процесс формирования раннеклассового общества был более длительным и протекал под заметным культурным и экономическим влиянием древнейших очагов цивилизации. Археологические материалы позволяют проследить ступени этого процесса в III – начале II тысячелетия до н. э. В первой половине III тысячелетия до н. э. в Малой Азии формируется ряд историкокультурных областей со своими устойчивыми традициями. Но всех их объединяют два общих явления – рост укрепленных центров, своего рода протогородков, и подъем ремесленного производства. Укрепленные поселения хорошо изучены в западной части полуострова: это Терми, Полиохни и Хисарлык – знаменитая Троя. Троя I представляет собой поселение, обнесенное каменной стеной; расположенное в центре крупное здание, состоящее из зала с портиком, по мнению ряда исследователей, было резиденцией вождя-правителя. Заметен прогресс металлургии, основывавшейся на богатых рудных запасах Малой Азии. В это время уже известна бронза, хотя медных изделий еще много; используются золото и серебро. Кинжалы нескольких видов, копья, топоры, разнообразные украшения свидетельствуют о высокой степени профессионального мастерства. Судя по некоторым формам глиняных сосудов, явно восходящим к металлическим прототипам, из бронзы и серебра изготовлялась и посуда. Клады металлических изделий и находки привозной керамики 32 4. Оружие из погребений знати в Дораке: а) кинжалы с клинками из бронзы, серебра и железа (первый слева), рукоятями камня, с. резьбой и инкрустацией из золота, серебра, самоцветов; б) булавы с каменными навершиями т/а (например, в Трое – из Юго-Восточной Малой Азии) указывают на развитие торговли. Троя в течение почти двух тысячелетий была, по-видимому, связующим звеном между культурами Ближнего Востока и Юго-Восточной Европы, которая в это время достигла высокого развития. Резкий подъем культуры Малой Азии дописьменного периода наступил в XXV – XXIII вв. до н. э. Это был период процветания богатевших горожан. Однако сельское население вело жизнь, мало отличавшуюся от эпохи раннеземледельческих общин, и даже глиняная посуда изготавливалась здесь ручной лепкой. Да и сами городки уступали месопотамским центрам как своими размерами, так и размахом строительства. Многие из них – Троя II, Полиохни V, Ахлатлибель – имели площадь всего 1 – 2 га. Правда, размеры такого центра, как Бейджесултан, были довольно внушительны – около 24 га. Городская стена Бейджесултана, сложенная из камня, имела толщину до 5 м. Сравнительно невелики были святилища Бейджесултана, достигавшие в длину 15 – 17 м. Отдельно стоящие общественные здания имелись в Трое и Полиохни. Рост благосостояния заметен во многих областях; богатство малоазийских городков благодаря находкам кладов и гробниц становится почти физически ощутимым. В состав кладов входят уже не медные топоры, а золотые сосуды и украшения, что объясняется ростом ремесла и торговли. Классическим примером центра поистине международной торговли является Троя II, которая была связана с Балканами и Малой Азией и где встречаются одновременно прибалтийский янтарь и лазурит с территории современного Афганистана. В погребении в Дораке обнаружена деревянная шкатулка египетского происхождения. Есть основания полагать, что рудные богатства Малой Азии все более регулярно вывозились в Сирию и Месопотамию. Однако материальных следов проникновения аккадцев на полуостров до самого конца III тысячелетия до н. э., как уже упоминалось, не обнаруживается. Обработка металлов процветала и в самой Малой Азии; местные кузнецы и ювелиры создавали произведения, не уступающие лучшим образцам тогдашней эпохи. Широко использовались литье по восковой модели и золотая филигрань. В ход шли бронза, медь, олово, свинец, серебро, золото, сплав золота с серебром (так называемый электр) и даже железо (метеоритное?). За исключением олова, все это были металлы местного происхождения. Специализированным производством становится изготовление оружия – коротких мечей, кинжалов и боевых топоров. Как сред – 46 34 5. Хаттский вождь-жрец (реконструкция М. В. Горелика), по материалам погребений знати А, В, К в Аладжа-Хююке (см. ил. 8, 9) 6. Меднолитейная мастерская ранней куро-аракской культуры, Грузия (реконструкция Г. М. Чубинишвили): а) общий вид; б) плавильная печь 7. Оттиск печати из Капиша с именем и изображением купца ство защиты в этот воинственный период получают распространение шлемы. Выделяются три локальные школы металлообработки – северо-западная, понтийская (причерноморская) и центральноанатолийская. Другой процветающей отраслью ремесла становится ювелирное, блестяще представленное золотыми ушными подвесками из Трои II. Все это не могло не отразиться на социальной структуре общества, о чем говорят четко выделяемые погребения знати. Такие могилы открыты в Дораке и в АладжаХююке10. Размерами и устройством они немногим отличались от рядовых захоронений, но пышный ритуал, требовавший богатых даров покойному, подчеркивает резкие грани социальной дифференциации. В Аладжа-Хююке усопшие покоились под деревянными балдахинами с золотой и серебряной обкладкой. Среди многочисленных сосудов, оружия и драгоценностей особенно интересно церемониальное оружие – золотые булавы и железные кинжалы с золотой рукояткой – материальное свидетельство выделения светской знати с ярко выраженной функцией военных вождей. В условиях племенной чересполосицы и розни, столь характерной для Малой Азии, эта функция приобретала особенно большое значение. Богатые гробницы Аладжа-Хююка и им подобные являют черты типологического сходства с памятниками, обнаруживаемыми к северу от Кавказского хребта (Майкоп) и в Кахетии. К востоку от полуострова Малая Азия, на обширной территории от нагорий, спускающихся с запада к долине верхнего Евфрата на восток по долине реки Арацани (Мурат, Мурад-су), до области озер Ван и Урмия, в междуречье Куры и Аракса и вплоть до Центрального Дагестана, в течение III тысячелетия до н. э. были распространены довольно однородные варианты раннебронзовой куро-араксской культуры, созданной горными скотоводами-земледельцами. От культур полуострова Малая Азия она отличалась несколько более слабым развитием металлургии (поскольку тогда еще рудных месторождений па этой территории не было известно). Характерные признаки куро-араксской культуры – круглые, позже прямоугольные жилища в укрепленных поселениях, чернолощеная, изящная и разнообразная по формам посуда ручной лепки, часто украшенная налепным или врезным орнаментом. Население наряду с овцами, козами и свиньями разводило уже сравнительно много крупного 36 10 Гробницы Дорака и Аладжа-Хююка нередко именуются царскими, но их сравнительно небольшие размеры (Дорак: 1,8X0,83 м и 3,10x2 м) заставляют подходить к такой интерпретации более сдержанно. 8. Золотые изделия из погребений знати в Аладжа-Хююке: а) кувшинчик; б) кубок; в) застежка в виде щита рогатого скота, который кое-где преобладал; постепенно происходит развитие полукочевого горного (яйлажного) скотоводства, частично за счет сведения горных лесов. В долинах сеяли пшеницу, ячмень, полбу, просо, лен, сажали виноград, абрикосы. В течение всего III тысячелетия до н. э. происходит рост материального благосостояния куро-араксских племен, и явно начинает намечаться имущественное расслоение общества. Поскольку территория куро-араксской культуры не обладала ресурсами сырья, необходимыми Месопотамии, здесь нет и следов проникновения с юга ни каких-либо этнических групп, ни даже торговых посредников. Поэтому сюда не ввозилось и олово, а металлургия, хотя и достигает вскоре уровня высокоразвитого и дифференцированного ремесла, однако все еще работает на медно-мышьяковистых сплавах. Но если чужестранцы пока не стремились на Армянское нагорье и Южный Кавказ, зато наблюдалось движение довольно значительных групп населения к югу. В III тысячелетии до н. э. почти внезапно памятники куро-араксской культуры появляются в Сирии (здесь они именуются «хирбет-керакскими») и затем в Палестине, где соответствующие культуры были, однако, быстро поглощены местными. По мнению И. М. Дьяконова, куро-араксская культура была связана главным образом с племенами, говорившими на восточно-кавказских языках (к которым автор относит хуррито-урартский и протонахско-дагестанский), а возможно, и на других кавказских. Некоторые ученые высказали гипотезу о том, что на территории куро-араксской культуры был очаг племен протоиндоевропейского языка. Однако это предположение наталкивается на непреодолимые археологические, исторические и лингвистические трудности. Во всяком случае, историческое развитие на данной территории органично продолжается и во II тысячелетии до н. э. Напротив, есть основания полагать, что стремительное развитие культур полуострова Малая Азия было в известной мере задержано какими-то событиями конца III тысячелетия до н. э., когда приходит в запустение значительная часть поселений, особенно на западе Малой Азии. Некоторые исследователи связывают это явление с продвижением индоевропейских племен с Балкан, предположительно людей древнеанатолийских, или хетто-лувийских, языков11. Другие полагают, что изменения обусловлены переходом части местного населения к интенсивному скотоводству. 38 11 Вопрос о том, откуда эти племена здесь появились, до сих пор не решен. Представляется наиболее вероятным, что они продвинулись с Балканского полуострова; быть может, протоиндоевропейцы вообще были связаны с весьма высокой земледельческо-скотоводческой культурой балканских придунайских стран эпохи неолита и медно-каменного века. Эта культура испытала на себе сильное влияние достижений в области земледелия и скотоводства, связанных с Малой Азией в эпоху Чатал-Хююка. – Ред. 9. Бронзовые навершия – штандартов и дышл повозок из погребений знати в АладжаХююке В целом, однако, прежняя тенденция развития страны не была прервана полностью. Бейджесултан в начале II тысячелетия до н. э. становится подлинным городом с обособившейся цитаделью, а найденная здесь печать с иероглифическими знаками указывает на развитие местной письменности. Цитадель с обводной стеной появляется и в Алишаре. По-видимому, к 2000 г. до н. э. почти все районы полуострова докрываются сетью раннеклассовых городов-государств. Искусство Малой Азии второй половины III тысячелетия до н. э.12, которое мы рассмотрим здесь, связано непосредственно с предыдущим периодом. Памятники Малой Азии дохеттского времени и эпохи Хеттского царства представляют собой этапы единого пути развития в художественном подходе к различным видам искусства, будь то архитектура, рельеф, мелкая пластика, керамика или ювелирное дело. Яркую картину развитого прикладного искусства дают вещи из погребений знати конца III – рубежа III и II тысячелетий до н. э. в Аладжа-Хююке13, представленные многочисленными изделиями из золота к бронзы. Для золотых вещей – чаш, кубков, кувшинов, наверший жезлов, {Ил. 8} ожерелий, подвесок, застежек – характерен ряд стилистических черт, четко выделяющих эти памятники из всех других и тесно роднящих их между собой. Прежде всего это лаконизм и скупость художественных средств как в форме, так и в орнаментике изделий. Подобное явление было бы неправильно связывать с неумением мастеров: оно, несомненно, художественно осмыслено. Мастера АладжаХююка сознательно избегали сложности. Эффекта нарядности, роскоши они достигали тем, что старались придать своим изделиям строгую и законченную форму, а также тщательной отделкой, полировкой поверхностей. Геометрические орнаменты – решетки, круги, «ручеек», свастика, «елочка» – самой своей несложностью гармонировали с простыми формами изделий, но манера их выполнения – глубокий рельеф, сквозная прорезь – сочно контрастирует с большими и гладкими пространствами фона и соседних деталей. Благодаря этим свойствам золотые украшения из Аладжа-Хююка выглядят очень торжественно. 40 12 13 Раздел об искусстве Малой Азии этого времени написал М. В. Горелик. Памятники из погребений в Аладжа-Хююке обычно связывают с деятельностью хаттских племен. 10. Статуэтки женских божеств Малой Азии: а) бронза, Ороз-тепе; б) серебро, золото, Хасаноглан Юа Ил. 9 Объемная пластика – бронзовые штандарты из Аладжа-Хююка, статуэтки женских божеств из Аладжа-Хююка, Хасаноглана и Ороз-тепе – также отличается обобщенностью и лаконизмом форм и отделки, но имеет свою специфику. Скупость, геометризированная обобщенность форм присущи отдельным фигурам, но, когда они, как на штандартах из Аладжа-Хююка, объединяются в группы, да еще окружаются рамой, часто воспроизводящей спираль бараньего рога, эффект получается противоположный: штандарты приобретают пышность и изобильность форм. Наряду с описанными были и чисто орнаментальные штандарты, литье которых воспроизводило сквозную прорезь в золоте и которые сохраняли все отмеченные выше качества ювелирных изделий. Еще одно отличие в обработке бронзы: ее часто украшали инкрустацией и плакировкой драгоценными металлами, тогда как золото не дополнялось в качестве украшающего элемента другими металлами. Особо следует остановиться на памятниках искусства Трои середины – второй половины II тысячелетия до н. э. Раскопанное Шлиманом городище Троя II, относящееся к этому времени, дает богатое собрание керамических изделий, поделок из металла (золота, бронзы, серебра) и камня. Архитектура Трои II представлена оборонительными сооружениями цитадели и расположенными в ней зданиями дворцового и, вероятно, культового назначения. Могучие стены, окружавшие холм цитадели неправильным овалом, имели высокий и очень толстый цоколь, сложенный из крупных обломков камней, над которым возвышалась не дошедшая до нас верхняя часть стены из сырцовых кирпичей, укрепленных деревянными балками. Стены имеют ряд прямоугольных бастионов, в самых больших из них сделаны ворота. Главные ворота устроены в виде пропилеи – прохода между двумя стенками, перпендикулярными городской стене. Чтобы проникнуть в цитадель, надо пройти двое ворот. Пространство самой цитадели состоит из двух внутренних дворов: первый, небольшой дворик, куда попадаешь, пройдя ворота в стене, и большой, основной двор, отделенный от первого стеной с парадными воротами и колоннадой с внутренней стороны. Внутри цитадели находятся три больших здания, поставленные параллельно и обращенные фасадом к парадному входу, и здания меньших размеров, стоящие по периметру внешней стены. Размеры самого большого здания (20 X 10 м), а также наличие в его главном зале круглой каменной плиты-очага, возможно, свидетельствуют о том, что здесь располагался дворец правителя Трои, бывшего одновременно и верховным жрецом. 42 Ил. 12 Керамика из Трои очень разнообразна по формам. Сосуды – кубки, горшки, кувшинчики – очень лаконичные и простые по форме тулова. Контрастируют с массивными туловами сосудов тонкие дуговидные большие ручки. Формы сосудов Трои близки формам керамики из более восточных районов Малой Азии – Аладжа-Хююка, Ахлатлибеля, а прототипы их встречаются на Балканах. С Балканами же связан и декор троянской керамики – налепы, превращающие сосуды в фигурки животных и людей (в Малой Азии похожий декор имеется и на сосудах из Дорака). Налепы эти очень лаконичны и примитивны, их выбор ограничен – руки, нос с дугами бровей, глаза, конусы грудей, лапки животных, но в сочетании с туловом сосуда они придают изделию точный и несколько гротескный образ живого существа. Высокого совершенства достигли обитатели Трои II в обработке камня. Полированные каменные сосуды, светильники (?) имеют изящные ладьевидные формы, повторяющие глиняные образцы. Совершенство их форм и безукоризненная полировка создают эстетический эффект. То же можно сказать и о парадных топориках, полировка которых в отличие от сосудов дополнена резными узорными поясками, обвивающими обушок. Эти топорики аналогичны каменным топорикам из Дорака. Оформление золотых изделий троянцев этого времени – колец, браслетов, диадем, булавок – базируется на тех же художественных принципах, которые лежат в основе декорировки памятников Аладжа-Хююка. Здесь та же простота и монументальность форм, но вытравленные несложные орнаменты более округлы. Вместе с тем троянские мастера могли достигать и эффекта поразительной тонкости, «воздушности» изделия, как, например, на диадемах с подвесками. Добивались этого при помощи бесконечного повторения мелких элементов, которые сами по себе были простыми. Такой прием применен и в ожерельях из Аладжа-Хююка. Таким образом, мы видим, что искусство Трои II является неотъемлемой составной частью искусства Малой Азии середины – второй половины II тысячелетия до н. э. и вместе с тем связывает его с художественными традициями Балканского полуострова и островов Эгейского моря. Именно это общество и эту культуру застали в Малой Азии странствующие торговцы, прибывшие сюда из Верхней Месопотамии и Сирии в начале II тысячелетия до н. э. 44 11 11. Городище Троя II, план 11 12 13а 12. Керамика из городища Троя II 13. Керамика и золотые изделия аз городища Троя II: а) каменный топор; б) золотой светильник; в) золотой налобник и подвески 13в 5. Торговля в Северной Сирии и Малой Азии Староассирийского периода На рубеже XX и XIX вв. до н. э. при небольшом малоазийском городке Канише процветало весьма влиятельное торговое объединение, державшее в своих руках торговлю Малой Азии, Северной Сирии и Северной Месопотамии и связанное с торговыми путями, ведшими далее на юго-запад – к Кипру через Северную Сирию и на юго-восток – к городам по Евфрату и Тигру, включая Нижнюю Месопотамию. Коммерческая переписка из более чем ста частных торговых архивов, найденных в Канише, изучение которых еще весьма далеко от завершения, дает нам пока единственный в своем роде обильный поток информации. Опубликовано примерно 15% имеющихся текстов, но и неизданные документы и письма по отдельным вопросам, интересовавшим исследователей, просматривались видными учеными, так что частично материалы их известны. В музеях Европы и Турции собрано около 15 тыс. глиняных плиток с клинописными текстами канишской торговой организации14. Торговцы жили компактно в поселке, называвшимся карум Каниш. Поселок был окружен крепостной стеной и находился в 200 м от цитадели самого Каниша. Во главе собственно городской общины (алум) Каниша, как и всякого другого малоазийского города того времени, стояли правитель (по-аккадски руба́’ум), правительница (руба́тум) и «великие» (рабиу́тум). Среди последних известны: начальник кузнецов (ра́би наппа́хе), начальник литейщиков бронзы (ра́би сипа́ррим), начальник ткачей тонких тканей (ра́би китта́тим), т. е. главы всех ведущих категорий ремесленников города; далее начальник складов (ра́би хуршиа́тим), начальник рынка (ра́би махи́рим), начальник телег (ра́би эрикка́тим), начальник толмачей (ра́би таргума́ни), т. е. представлены все важнейшие должности, связанные с торговой организацией, включая также и торгового посредника (тамкарум). Всех этих местных должностных лиц, включая даже руба"ума, в коммерческой переписке иноземных купцов чаще всего упоминают без личных имен, только по должности. В тех же случаях, где их имена указаны (чаще всего в юридических документах), – это все малоазийские имена, ашшурских среди них совершенно нет. То же самое можно сказать и о главном администраторе города, видимо контролировавшем сборы в казну Каниша (раби сиккатим), в распоряжении которого находился дворцовый эконом (раби алаххйнни). Местной по происхождению была и вся группа службы резиденции: главный стольник (раби пашшурэ), главный виночерпий (раби шакэ), главный садовник (раби нукарйби), глава охраны (раби мациартим), начальник отрядов15 (раби иабим), начальник арсенала (раби какке), начальник конюшен (раби сиси), начальник стойл крупного рогатого скота (раби алъпатим), начальник лесных складов (раби эццэ), начальник пастухов (раби ре"и). Должность «главы лестницы» (раби симмйлтим), связанная с дворцовой торговлей (см. ниже о мушлалум в Анпнуре) и с организацией суда (в котором важнейшие, видимо третейские, функции исполняли правитель и жрецы), принадлежала обычно наследнику правителя города. Все дворцовое хозяйство (экаллум) помещалось в цитадели (бйртум). Округа, тяготевшая к одному дворцовому комплексу с его администрацией, называлась «страной» (матум) 46 Все клинописные тексты из Малой Азии этого времени написаны особой, ашшурской разновидностью аккадской клинописи. 15 По-видимому, военных и рабочих. 14 данного «города» (алум). Таких «стран» по всей территории, на которой действовала канишская торговая организация, было много. Они объединялись между собой, соблюдая субординацию по отношению к сильнейшему «Великому правителю» (рубаум рабиум), до тех пор пока их взаимные интересы обеспечивались этим союзом. Но обстановка постоянно менялась, и торговцы следили за политической конъюнктурой, странствуя в зависимости от событий внутриполитической жизни Малой Азии и Северной Сирии. Из коммерческой переписки Каниша мы получаем информацию только об этих районах, от событий в Месопотамии (и даже в Ашшуре) жизненные интересы торговцев были далеки, и происходившее там их менее всего беспокоило. Союзы между местными правителями заключались с принесением присяги, подкрепляемой обменом подарками. При вступлении правителей на престол в тех городах, где подвизалась канишская организация, к ним являлись два посла (шипру): один – от алума (городской общины), другой – от карума (торговой общины). Они, в свою очередь, приносили присягу новому правителю-руба"уму, сопровождая ее передачей подарков. Известны случаи заключения договоров торговой организации с хозяином главного рынка на юге Малой Азии – правителем Вашхании (подарок канишитов – 20 мин = 10 кг меди) и с хозяином важнейшего рынка на севере Малой Азии – правителем Тамнии. Известный в описании Б. Ландсбергера, но пока еще не опубликованный документ (n/k 32) содержит условия договора между правителями двух малоазийских городов – Ма"мы и Каниша. В заключении договора участвуют наследные принцы обоих государств и восемь торговцев, среди последних – поровну анатолийцы и ашшурцы. Таким образом, существовавшие при этих двух городах-государствах торговые организации представлены попарно, на паритетных началах, торговцами местного происхождения и ашшурцами, несмотря на то что статус торговых общин различен: Ма"ма имела вабартум, т. е. временный торговый стан, а Каниш располагал карумом, т. е. постоянной факторией, которая к тому же занимала центральное положение в группе малоазийских торговых общин. Вероятно, это одно из проявлений демократичности организации в целом, высшим органом которой было народное собрание («от мала до велика»). Отметим, что правитель Ашшура в договоре не участвовал. Упоминаемые в договоре торговцы, возможно, являлись послами (шипру), которых делегировали всегда парой каждый город (алум) и торговая община (карум) ради присяги, сопровождающей заключение договора. Ашшурцы приносят клятву на священном оружии Ашшура. В переписке по поводу небрежности с операциями по заказам местных властей торговцы рекомендуют своим партнерам «беречь головы», следовательно, местные власти могли и казнить ашшурского торговца, а не только арестовать и оштрафовать, что случалось и с крупнейшими ашшурскими оптовиками Каниша. Ил. 7 Ашшурцы имелись в каждой малоазийской торговой общине, представляя наиболее активную и сплоченную группу торговцев-профессионалов. Тем не менее власть города Ашшура не распространялась на все эти организации полностью, а только индивидуально на граждан этого города и их семейные группы. Так, ашшурские городские власти могли запретить участие в торговле местными тканями с целью защитить сбыт своих или организовать сбор средств на строительство ашшурских городских стен с угрозой в случае уклонения снять деньги со счетов, имеющихся в городе. Канишская документация разрабатывалась на ходу, вырастая из частной деловой переписки. По наблюдениям К. Р. Веенхофа, даже ключевые ее понятия многозначны. Спонтанное развитие и обособление канишской 47 организации от города Ашшура и, возможно, других родных городов кажутся очевидными. Взаимоотношения, складывавшиеся между небольшими государствами типа канишского, хорошо иллюстрируются текстом письма к Варшаме, царю Каниша, присланного от Анум-Хирве, правителя Ма"мы (район современного Гексуна, на западных истоках реки Джейхан в Малоазийском Тавре), и найденного при раскопках цитадели Каниша. В нем речь идет о пресечении деятельности сторонников канишского царя в Ма"ме, на которых Анум-Хирве натравил своих союзников в отместку за их попытки вмешаться в дела его государства: распоряжаться в сфере «высокой политики» имеют право только царь Каниша и отправитель письма; в связи с этим Анум-Хирве предлагает составить новый договор, скрепив его новой присягой. Затем Анум-Хирве обещает открыть дорогу канишитам через свою страну и предлагает прекратить взаимное истребление жителей городов и угон скота и обменяться послами, затем он сообщает, что некий Тарикутана вместо серебра (видимо, в оплату товара) запечатал в посылку простые камни, и спрашивает у Варшамы: хорошо ли это, по-божески ли?16 Но в отличие от дел торговцев местного происхождения, каким был Тарикутана, дела собственно международной торговой организации карума Каниш с самого начала и до конца ее существования развивались своим, отличным порядком, с соблюдением норм, продиктованных опытом и обычаями того времени. Торговый пригород Каниша начал застраиваться с северной окраины; ашшурские торговцы появились здесь раньше прочих по крайней мере на одно поколение. В первоначальный период и в дальнейшем деятельность местных торговцев коренным образом отличалась от деятельности иноземцев. Задолго до начала систематических раскопок случайные находки документов были сделаны как раз в иноземном квартале, принадлежавшем ашшурцам. Найденные документы (около 4 тыс.) разошлись по музеям и частным коллекциям Европы и Америки еще в последней четверти прошлого века и к настоящему времени почти полностью опубликованы. Поэтому в науке давно уже стало привычным представление о торговой организации Каниша в целом как об ашшурской. Однако роль ашшурских торговцев, по-видимому, преувеличивалась. Ю. Леви, крупнейший знаток канишских текстов, предполагал даже, что Каниш был частью некоей Ассирийской империи, якобы созданной в XX в. до н. э. Между тем переписка ашшурских и других иноземных торговцев Каниша свидетельствует об их ненадежном положении чужаков, которых терпели только потому, что они могли субсидировать местную торговлю и способствовали увеличению доходов местных правителей. Раскопки турецких археологов показали, что северная окраина торгового поселка, заселенная чужеземными торговцами (прежде всего ашшурцами), заметно отличается от южной части, заселенной малоазийцами. Постройки северной окраины менее солидны, они производят впечатление временных сооружений; это, конечно, объясняется непрочным положением иноземцев в стране, так как они были не беднее, а, напротив, намного состоятельнее своих местных компаньонов. В северной части поселка нет ни лавок, ни мастерских: ашшурские 48 16 Тарикутана, или Тарикута, известен как местный канишский купец из документов относительно ростовщических ссуд, связанных с внутренней торговлей местных жителей: некто отдает своему кредитору Шагриуману своего сына за 13½ сиклей серебра. Заложник будет находиться у ростовщика Тамурии и под страхом смерти не должен выходить из его дома до прихода нашего знакомого Тарикуты, который, как надеется должник, уплатит его долг Шагриуману; если же Тарикута не станет платить этот долг, то заложника отдадут Шагриуману в погашение долга. Связь местной коммерческой практики с ростовщичеством прямо зафиксирована в этом документе и в ряде других. торговцы либо имели право только на посреднические операции, либо, возможно, не рисковали обзаводиться мастерскими, которые, как известно из канишской коммерческой переписки, требовали долгосрочных вкладов. Для ашшурцев же характерны краткосрочные сделки с погашением в течение дней или месяцев. Видимо, ради большей дешевизны и скорости возведения построек в конструкции домов периода расцвета поселка (II слой карума) широко применялось дерево. Изготовление кирпича для домов не было централизовано, судя по тому, что в постройке одного дома независимо от конструктивных требований использовалось до четырех различных типов кирпича. Характерны четырехкомнатные дома, чаще двухэтажные: на деревянных устоях, встроенных в стену первого, кирпичного этажа, покоилось балочное перекрытие второго, деревянного. Наверх вела лестница, обычно приставная, иногда постоянная, из дерева, укрепленная на сырцовом пандусе. Фундамент стен, возведенных из сырцового кирпича, сооружался из плитняка. Уровень пола чаще всего был ниже уровня узких улочек, и в дом спускались по ступеням из плитняка. Стены дома изнутри обмазывали слоем глины, иногда таким же образом покрывали и пол, чаще же посыпали его песком или толченой керамикой. Почти все дверные проемы имели коробки дверей и пороги, а сами двери крепились на оси, вращавшейся в каменном подпятнике; наружные двери запирались засовами. Окошко одного из домов смотрело на улицу, но поскольку большинство стен сохранилось ниже уровня окон, то неизвестно, имелись ли они и в других домах. При входе в дом попадали сначала в коридор, мощенный плитняком, или в открытый двор, достигавший иногда площади 50 кв. м: здесь иноземцы хоронили своих умерших в каменных ящиках или в больших глиняных сосудах, не глубже полуметра от поверхности пола (иногда – во внутренних комнатах, вход в которые затем замуровывали). В открытой части двора находилась большая купольная печь с дырой-дымоходом наверху. В печи разводили огонь, а затем из нее брали горящий уголь для очагов-сосудов, врытых в землю (или для подковообразных очагов, устанавливавшихся на невысокой платформе), где и готовили еду. Возможно, именно переносные подковообразные очаги в сочетании с деревянными устоями вторых этажей и стали причиной большого пожара, полностью уничтожившего весь поселок слоя II карума Каниш. После пожара жители средней части поселка некоторое время, вероятно, обитали на пепелище в шатрах или же в ближайших селениях у своих местных свойственников, судя по тому, что умерших продолжали хоронить на участках, где впоследствии стояли дома следующего строительного слоя Iб. Если до пожара каждый архив торгового дома насчитывал сотни долговых расписок и образцов коммерческой корреспонденции, то из архивов возрожденного поселка, жители которого еще сохраняли прежнюю торговую организацию, едва наберется сотня документов17. В могилах слоя Iб карума появляется оружие – очевидно, в связи с тем, что и живые обитатели поселка не выпускали его из рук: руины сгоревшего поселка приходилось защищать от грабителей. Некоторые захоронения слоя II карума были разграблены; инвентарь сохранившихся могил содержал драгоценности и был, разумеется, чрезвычайно соблазнительной 49 17 За следующий период жизни поселка, называемый археологами Iа, документов пока не найдено вовсе. Судя по тому, что в самом центре поселка появился совершенно новый тип сооружения – большой склад провизии (с пристроенным к нему отдельно помещением кухни с купольной печью), похоже, что поселок превратился в пристанище для торговцев, которые теперь уже снабжались централизованным порядком. 14 добычей, сравнительно легкодоступной в опустевшем после пожара поселке. Раскопки на городище Богазкёй (древняя Хаттуша, или Хаттуса, в излучине реки Галис – Кызыл-Ирмак, впоследствии столица Хеттского царства) и п Алпшаре (южнее Хаттуши, по-видимому, древняя Амкува) открыли клинописные тексты той же канишской торговой организации, датирующиеся примерно периодом деятельности третьего поколения торговцев, обитавших в середине карума Каниш II слоя, а также временем следующего строительного слоя – карум Каниш I6, Тем самым представляется вероятным, что погорельцы частично перебрались в другие торговые поселения, деятельность которых управлялась из Каниша. Средняя часть карума Каниш, которая была застроена позже северной, ашшурской, дает наиболее важные сведения о трансформации канишской торговой общины. Хозяева мастерских и лавок центральной части нередко состояли в свойстве с местными жителями: в торговле участвуют уже дети местных уроженок и иноземных торговцев; они же входят в состав персонала второстепенных местных храмов. (Частная торговля все теснее начинает переплетаться с деловыми операциями канишской цитадели.) В центре канишского предместья находились дома крупнейших иноземных и местных торговцев, о которых речь пойдет ниже. Средняя часть карума Каниш пережила пожар и была очень быстро возрождена (турецкие археологи утверждают, что поселок не был заброшен после пожара, а продолжал существовать непрерывно). В период высшего расцвета канишского торгового пригорода в самом его центре, по соседству с крупнейшим жилым комплексом, возникла писцовая школа: у дверей одного из домов, ведущих во двор, в мусоре была обнаружена круглая школьная табличка, а в одной из комнат – литературный текст и заклинание. Здесь же были найдены и два отрывка из надписи Эришума I, сына Илушумы, правителя Ашшура. Судя по содержанию отрывков, она служила для чтения в собрании торговцев, представляя их своеобразный кодекс чести и клятву верности своей торговой организации. Дошедший текст, видимо, был учебным, ибо начало его, содержащее титулатуру Эришума I, выполнено более опытной рукой, чем остальной текст. Дом принадлежал некоему торговцу Узуа, был не велик и ничем не отличался от обычных домов, но перед ним имелась небольшая площадь, вымощенная камнем, единственная в тесно застроенном торговом поселке. Из переписки торговцев становится очевидным, что ведущая группа их, 50 14. Купеческий дом в Канише (реконструкция по Р. Науманну) 15. Мушлалум – арочный выход па берег из цитадели (реконструкция по В. Аидрэ) Ил. 15 которая насчитывала не менее 50 человек, полностью состояла из грамотных людей: во всех известных документах и письмах из Каниша нет ни одного случая указания на имя писца. Разнообразие индивидуальных почерков, в большинстве своем небрежных, подтверждает предположение о широком распространении грамотности среди торговцев. Одна из копий надписи Эришума I была найдена под стеной во дворе дома Узуа. Она расколота надвое, как бы с размаху разбита о стену, так же как и вторая, обнаруженная в комнате с очагом. Обе части лежали на расстоянии примерно метра одна от другой. В тексте перечисляются по восходящей линии предки Эришума I и подчеркивается, что каждый из них был укуллумом, т. е., вероятно, главой ашшурского городского совета. В тексте имеется обращение к царю с тем же именем – очевидно, к Эришуму II, сыну Нарам-Сина. По сравнению с найденной в Ашшуре версией этого же текста характерна вставка, перечисляющая судей: их семеро, и среди них наряду с божественным «судьей» Ишмекарабом, который известен как благой судья в загробном мире, названо и реальное лицо – Пушукен, один из крупнейших торговцев канишской организации. Главное, что обещается под клятвой, – не говорить лишнего на мушлалуме. Тому же, кто это сделает, угрожают немотой, разрушением дома, распадом всего его рода и племени, обещают проломить голову и лишить оправдания в суде. Соблюдающему молчание, напротив, обещаны защитник в суде, благоприятное решение и в заключение как знак личного благоденствия дар богов – ежегодно рожающая жена. Мушлалум, где торговцу более всего не следовало говорить лишнее, – одно из основных сооружений, возведенных Эришумом I в Ашшуре. Это узкий, на одного человека, арочный выход на крутой берег из цитадели, у самого дворца и храма Ашшура. По предположению В. Андрэ, от арки была переброшена вниз, на пристань, к небольшому рукаву Тигра, подвесная деревянная лестница (симмилтум), которая легко убиралась в случае надобности, и доступ в центр цитадели становился невозможным. По канишским текстам известно, что часть товаров предъявлялась во дворцы в важнейших городах, расположенных по торговому пути, ради легализации торговли и в соблюдение договора с правителями о допущении в страну иноземных торговцев. Товар поднимали в цитадель, и во дворце выбирали долю из предъявленного, как предполагалось, всего товара (хотя на деле это была только оптовая часть его). Правитель мог взять каждую десятую ткань, расплачиваясь тут же или открывая кредит торговцу, иногда под залог. Отношения с властями зависели от обстановки в стране: в случае притеснений торговцы покидали край, перекочевывая в места, где торговля шла свободнее, поэтому разумные правители их не обижали. Связи торговцев были обширны, и действовали они оперативно, вывозя свои товары путями, частью вовсе неведомыми властям, частью им недоступными. Малейший намек на опасность приводил к мгновенному свертыванию торговли. Тем не менее, разумеется, возможностью торговать купцы чрезвычайно дорожили (в горнорудных районах в особенности) и поэтому с властями, уступки которым иногда обходились дорого, старались как можно меньше сталкиваться. Относительно безопасно и быстро свернуть торговлю удавалось благодаря тому, что вместо драгоценных металлов торговцы в поездках пользовались чаще всего векселями в виде глиняных плиток с клинописью. Расписки учитывались кассирами (шамаллаум) торговых объединений (эллатум), или можно было оформить свои операции в кредит через постоянного представителя на месте (шаззузтум). Перевозка товаров осуществлялась погонщиком (саридум), собирал их «связной» (кацирум). Заказы (тэртум) принимались на сумму не более той, что имелась на счету (либбум – букв, «сердце», мы бы сказали «за 52 душой») торговца. Распределение доходов шло сообразно паям (катум – букв. «рука»). Кредитные расписки оформлялись при двух и более свидетелях, а в случае продления срока ссуды документ заделывали в глиняный конверт и снабжали печатями должностных лиц ближайшей торговой конторы (бит карим). Всего по канишским текстам известно одиннадцать торговых поселков (карум): в Северной Месопотамии (Нахрия, севернее истоков Хабура), в Северной Сирии (Уршу и Хахху), в Малой Азии – в долине Эльбистан и на равнине Кайсери (Каниш, Хурама, также южная Цальпа), в северно-центральной области, севернее реки Галис (Хаттуша, Тамния и Турхумит) и в южно-центральной (Пурушхаттум и Вахшушана)18. Им подчинялись одиннадцать станов (вабартум от вабрум, или убрум, – «чужеземец, гость»), расположенных на границах Северной Сирии (Ма"ма – видимо, близ основного перевала через Тавр – «Киликийских ворот»); в Верхней Месопотамии, в излучине Евфрата, – Батна (в верховьях Белиха) и Ханакна – и в Малой Азии: на севере (Харахшуа, Кушшара, Амкува, Тухпия, Шамуха) и на юге (Уллама, Вашхания, Шалатувар). Торговые поселки (карум)19 были самоуправляющимися организациями того же типа, что и городские общины с народным собранием «от мала до велика» (цахер раби). Возглавлялись они канишским советом, насчитывавшим в своем составе около 50 крупнейших торговцев. Еженедельное20 дежурство шестерки (хамйштум) из членов этого совета (каждый из них в этом качестве назывался хамуштум) обеспечивало контроль за центральными кредитными операциями. Одному члену совета выпадала обязанность годичного эпонима-казначея (лймму[м]); он находился в центральной конторе в Канише21; по его имени и по именам представителей обязательного присутствия – одного или двух – датировались ссудные расписки. Конфликты решали с помощью поверенного (рабицум), которого для рассмотрения дела выделял совет города или правитель города, где разбирался спор (если они были заинтересованы в защите обвиняемого?). Иногда торговое общество или его главный кредитор давали защитника, если, с их точки зрения, дело того стоило. Чаще старались разобраться между собой, не прибегая к гласности и ограничиваясь составлением документа о ликвидации спора (в присутствии избранных самими тяжущимися авторитетных лиц). В делах местных торговцев свидетелями выступали либо местные же торговцы, либо участники торгового дела из смешанных семей. Среди имен собственных, встречающихся в документах из Каниша, много характерных для юго-востока Малой Азии – «протолувийских» и индоевропейских (лувийских и хеттских-неситских), есть также хаттские и хурритские. Другими словами, торговая организация Каниша постепенно пустила корни в районах, населенных индоевропейскими и доиндоевропейскими народами Малой Азии, перестав быть инородным телом в экономической жизни этого полуострова. Популярность бога Ашшура в теофорных именах канишского торгового пригорода объясняется, как нам кажется, не только, а может быть, и не столько первоначальной связью организации с городом Ашшуром, расположенным за тысячу километров от Каниша, сколько основанием храма Ашшура в Уршу, в самом центре Северной 53 Из вновь найденных документов Iв известен еще один карум при поселении Шуппулулия. Отсюда, возможно, происходит имя хеттского царя – Суппилулиумас, или Суппилулиямас. 19 В этих районах карум не был обязательно «пристанью, гаванью», как в Нижней Месопотамии. 20 Неделя, как мы считаем, была шестидневная, составляя пятую часть месяца. 21 Ряд исследователей полагают, что упоминаемые в канишских текстах лимму – это ашшурские эпонимы. – Ред. 18 Сирии, на дороге, которая вела к портам Средиземноморья и в Малую Азию. Составленный в период наивысшего подъема деятельности организации, список совета торговой общины в том порядке, в котором замещались шестерки еженедельного присутствия в центральной конторе (карума), помимо безымянного местного жреца (кашшум), упоминающегося в нем периодически, дает нам двенадцать имен (около четверти совета), содержащих имя бога Ашшура (однако иногда отчества носителей таких имен не ашшурские и вообще не аккадские), пять имен, вероятно, аморейских (десятая часть совета), два местных, малоазийских имени и одно, по-видимому, хурритское. Остальные почти тридцать имен аккадские (ашшурские?) или неясные. Перевозка товаров из Верхней Месопотамии и Сирии в Каниш производилась караванами ослов; наиболее ценились вьючные черные ослы, разводившиеся в Дамасском оазисе в Сирии. В одном караване, следовавшем в сопровождении проводника и охраны, могли быть сотни ослов, перевозивших рулоны ткани и одежду ценой от 8 г до 6 кг серебра за штуку. Что касается меди, то как Малая Азия, так и Ашшур получали ее, видимо, из копей современного Эргани, у верховьев Тигра. Медь перевозилась сотнями килограммов. Несмотря на огромные расходы в пути, чистая прибыль от торговли в случае удачи была исключительно высокой (до 200 раз выше цены товара в месте его первого приобретения). Документы, посвященные конфликтным делам лиц, упомянутых в списке совета канишской торговой общины, раскрывают нам деловые связи крупнейших торговых семей и позволяют характеризовать роль каждого из их членов в отдельности. В списке числится среди прочих Амур-Иштар – глава торгового дома, объединившегося с домом Пушукена, известнейшего из торговцев Каниша времен Саргона ашшурского. По наблюдениям Ю. Леви, оба дома имели если не кровные, то, во всяком случае, теснейшие деловые связи с амореями Северной Сирии. Смерть Пузур-Ашшура, брата Амур-Иштара, также отмеченного в списке совета, вызвала серию судебных процессов в Вахшушане, Пурусханде и Канише, показывающих нам организацию и размах дела этого дома. Ремесленники, связанные с Пузур-Ашшуром, узнав о его смерти, случившейся, видимо, вне Каниша, вскрыли его сокровищницу и обнаружили в ней 12 ларцов с документами, опечатанное серебро и золото и 2 мешка меди; все это они передали на хранение еще одному лицу, числившемуся в списке совета, а тот, в свою очередь, – Бузазу, сыну Пушукена, вернувшемуся тем временем в Каниш из Вахшушаны. Последний расплатился по обязательствам покойного как своего компаньона, а остаток – 37 мин серебра (18½ кг) – передал на хранение доверенному лицу «для города»22. Город же взамен денег предъявил товары, переданные им Кулума, сыну Ашшуримитти (тоже числился в списке совета). Сам Ашшуримитти и два его сына, Кулума и Хуниа, названные в одном из текстов лимму, т. е. казначеями, торговой организации, составили документ о передаче опечатанного ларца поверенному одного из членов еженедельного присутствия, следовательно также входившего в состав совета. Народное собрание торговой общины Каниша зарегистрировало содержимое ларца; в нем оказалось четыре слитка, один вексель в конверте на 44 мины (22 кг) серебра, выданный еще одним человеком, связанным с советом, третьему лицу. Серебро ему отвесил Бузазу, сын Пушукена, а процент на эту ссуду казначеи удержали в пользу общины. Вместе с уже учтенным векселем на 20 мин серебра всего в ларце оказалось десять опечатанных документов. 54 22 «Городом» в канишской переписке без уточнения, какой именно город имеется в виду, ассириологи по почину Б. Ландсбергера обычно считают Ашшур; в некоторых случаях это, возможно, и так, но в ряде контекстов, по-видимому, имелся в виду Каниш. Они, как и прочие ценности, были возвращены в ларец «перед городом и нашим владыкой», т. е., очевидно, в присутствии местных, канишских властей. Среди четверых свидетелей этой операции для нас наиболее интересными фигурами являются ТабциллАшшур и Ашшурмалик. Последний числился в составе совета; через его дом Амур-Иштар и Пушукен в свое время провели значительную операцию со свинцом, который они получили под печатью города и сбыли в обмен на медь; затем вследствие появления жителей Эблы, скупивших медь у некоего аморея и тем самым создавших конкуренцию дому Амур-Иштара, последний придержал медь, купленную им по льготному тарифу, с тем чтобы позже продать ее подороже. В одном из документов перечисляется имущество Табцилл-Ашшура (серебро, золото, свинец, медь, рабыня, раб, одежда, шатер, утварь, бронза, долговые расписки в конвертах), а также отражены и деловые связи, которые состояли во взаимных погашениях платежей серебром и медью организациями земляков-компаньонов ТабциллАшшура в Турхумите и Вахшушане, в участии в спорных делах, т. е., очевидно, в праве востребования ценностей по суду, в «странствиях» по торговым делам, т. е., видимо, в доходах от доставки товаров заказчикам; в конце упоминаются прием ценностей от посредников и продажа тканей. Отец Табцилл-Ашшура, Ашшуриди, в течение 30 лет состоял кассиром крупного торгового объединения, в котором участвовал и Пушукен. Кассир (шамалла"ум) являлся важной фигурой в организации торгового дела, его доля равнялась ⅓ всей прибыли объединения, но практически он не имел наличных средств в своем распоряжении, они были полностью вложены в дело. Имея в деле вклад в 37 мин, Ашшуриди не смог выпросить у торгового общества даже свой годовой доход, равнявшийся 1 мине и 3 сиклям. По ходу процесса после смерти Пузур-Ашшура его приказчик Иливедаку потребовал у Бузазу, сына Пушукена, следующие товары: 4 таланта и 40 мин (140 кг) свинца, опечатанного печатью города, «97 тонких тканей ходовых и 40 тканей тонких, очень хороших» – все это следовало отослать на счет некоего купца через доверенное лицо. Возможно, это были те самые товары, которые «город» предъявил Кулума, сыну Ашшуримитти, известного, между прочим, в качестве морехода. Но тогда не говорит ли это и о существовании морских путей канишской торговли? На это могут указывать и некоторые наблюдения над определенной группой изображений на печатях, в которую входит и печать Иливедаку. Здесь особое место занимает изображение водного божества Эйя и его атрибутов. При передаче товаров от «города» торговцу Кулума посредником выступает некий Цупана. Он был значительной фигурой в администрации канишской цитадели; в одном из документов он выступает в качестве мушаридума, т. е. должностного лица, спускающего товары из цитадели после предъявления их во дворец (насколько можно судить по тексту клятвы, принесенной им в ходе одного из процессов, он был в курсе всех операций важнейшего из торговых объединений Каниша). Имея базу в родном городе (независимо от того, был ли это Ашшур, Уршу или какойнибудь другой), иноземные торговцы, как мы видим, основали свою центральную контору не в этом городе, а в лежащем в стороне от него Канише: вся их переписка – не только по поводу их частных дел, но и по вопросам сношений с местными правителями – найдена в частных архивах торгового пригорода Каниша. Всякого же рода «землячества» (бабтум)23, связанные с крупнейшими из торговцев, подвизавшихся 55 23 Такое значение термина «бабтум» принято для Каниша не всеми исследователями. – Ред. в Канише, и подчинявшиеся центральной конторе, имели свои кварталы в различных второстепенных торговых пунктах, рассеянных по всей Малой Азии. Не имея столь прямого доступа к торговле в стране, как местные купцы, иноземцы тем не менее благодаря концентрации в их руках всех кредитных операций практически распоряжались и местной частной торговлей. Участие в торговых операциях дворца и храма в принципе было недоступно иноземным купцам, но они, однако, были к ней причастны косвенно, кредитуя местных граждан или получая от местного официального тамкара ссуду на приобретение товаров (обычно под 30% годовых). Такая ссуда могла обращаться в торговле, попутно обеспечивая несколько операций, в том числе и не имевших отношения к заказу первоначального кредитора. В защиту интересов кредитора льготный срок ссуды (часто беспроцентной) давался предельно краткий; если промежуточная операция того стоила, то взявший ссуду шел на выплату процента в случае задержки платежа. По этой причине крупные ссуды давали под гигантский процент (до 240% годовых). Задержка одного платежа часто ставила под угрозу целую серию сделок и приводила к распаду даже весьма значительных торговых объединений. Участие должностных лиц и официальных торговых агентов в торговом деле было ничтожным по сравнению с деятельностью частных лиц (ведум). Исследование М. Т. Ларсена дает следующую картину организации торгового дела канишской общины: по договору между кредитором и организатором операции, в котором фиксировались имена ответственных лиц (кёпу), назначался посредник – «связной» (кацирум), кому следовало передать все собранные по заказу кредитора товары. Такие контракты могли касаться как одной, так и нескольких операций и включать как одного, так и нескольких ее организаторов с обеих сторон (т. е. и кредитора, и получателей средств). Переписка в дальнейшем корректировала ход операций в соответствии с желаниями кредитора или кредиторов и возможностями рынка. По завершении операции ответственное лицо (или группа лиц) предъявляло кредиторам (или их обществу) отчет о всех расходах, включая экипировку, содержание помощников и все дорожные платежи: за переноску (ташшиатум), по оплате проводника (саридум), на «подарки» разному начальству по дороге (датум), за постои и продовольствие. До начала операции в первом договоре фиксировалась оплата сбора центральной торговой конторы (шаддуатум) и отмечалась надбавка на оплату рыночной пошлины (нисхатум) в пользу местного правителя. Черновики всей переписки и копии всех документов, отправляемых из Каниша, хранились в архивах торговцев, очевидно, на случай нарушения связей. Такое нарушение приводило к значительным потерям, о чем известно из переписки и судебных процессов, возникавших по поводу смерти главных распорядителей того или иного дела. Сбор средств и товаров шел по кредитным документам; наличные деньги – конечно, не в монетной форме, а в виде кусочков драгоценных металлов – высылались через надежных людей только по окончании операции, в опечатанных ларцах. Вручение товаров местным заказчикам (кроме «контрабандных» товаров) происходило в воротах города – видимо, потому, что там всегда присутствовала городская стража. В дороге большой караван делили на части и выпускали следующую партию лишь по получении вестей о благополучной доставке товаров предыдущей партией. Маршруты и места постоев обычно рассчитывались заранее, но нередко их приходилось менять. Сами торговцы бывали вооружены, а в опасных районах их сопровождали воины (реду). Тем не менее иногда случались ограбления; очень часто пропадали ткани. 56 Заказы на товары собирали заранее, и прибывшие ценности распределялись часто еще в дороге («в поле»). Если приходилось входить в город с товаром, то при передаче местному торговцу старались оценить товары как можно ниже, чтобы сбор в казну был минимален. Естественно, что в такой операции мог участвовать только надежный местный компаньон, неспособный воспользоваться вынужденной разницей цен в свою пользу, исключив из доли остальных пайщиков. Подобная система давала простор как для взаимных «утеснений», так и для «восстановления справедливости». Как можно видеть из работы К. Лычковской, известный торговец Шаллим-Ашшур, купивший себе в жены местную уроженку за дешевую цену (9 сиклей), в дальнейшем был вынужден доплатить своему компаньону еще 23 сикля, так как его невеста оказалась заложницей в руках Шарники, младшего компаньона торгового общества, к которому принадлежал и сам Шаллим-Ашшур. Ради получения купленной невесты ШаллимАшшуру пришлось подать жалобу лицам, фактически возглавлявшим торговую общину, и возврат ему невесты-рабыни был оформлен через суд. Цена покупаемых торговцами местных рабов обычно не превышала 6 – 9 сиклей, но фактически, как можно видеть и по приведенному случаю, их цена, как и всюду в Передней Азии той эпохи, равнялась примерно 20 – 30 сиклям; разница, по всей вероятности, покрывалась долгом владельца раба торговцу или связанному с ним кредитору. В одном случае местные власти установили слежку за домом некоего Иннайи, одного из глав торговой организации, в которую входил, между прочим, и упоминавшийся выше Шарники. Слежка была установлена из-за «контрабандной» отправки запрещенного к вывозу металла (железа?). После того как виновные были уличены, их дома, в том числе дом самого Иннайи, Шарники и другого крупного купца, Илиалима, видимо, подверглись сносу. К архиву Илиалима принадлежит письмо, опубликованное И. Е. Гельбом. Оно было найдено случайно, при проведении железной дороги, очень далеко от Каниша, в окрестностях Каркемиша, на большой излучине Евфрата; краткая же выписка из этого письма, найденная в самом Канише, еще ранее была опубликована Ю. Леви. Сопоставление выписки с более подробным оригиналом открывает следующие обстоятельства: отправители письма сообщают, что часть средств на свою операцию они получили от официального торгового агента – тамкара, но в самом письме в отличие от копии этот источник средств охарактеризован как курсинатум – термин, который обозначает особо крупные сосуды для хранения масла, вина и различных вещей вместо сундуков. Вероятно, речь идет о хранилищах дворца. Возможно, часть содержимого этих хранилищ и была источником средств торгового агента независимо от того, что именно хранилось в них. Разгром центральной части поселка с домами влиятельных торговцев, распад и выход из торговли крупнейшего объединения торговых семей, возглавлявшегося прежде Пушукеном, укрепление дворцовой торговли, на которое нередко жалуются отдельные частные предприниматели, а затем и пожар в Канише резко сократили возможности частной инициативы в этом центре, но это вовсе не означает, что она раз и навсегда прекратилась, как мы увидим из дальнейшего. Среди других крупных центров, купцы которых могли участвовать в международной торговле Каниша, следует упомянуть кроме первостепенного по значению Уршу, как нам кажется, еще Эшнуну и Сиппар. Выход к рудникам Иранского нагорья через Эшнуну по Дияле был чрезвычайно важен для хозяйства всей Передней и Малой Азии, не случайно надпись 57 Нарам-Сина эшнунского была найдена на Кикладских островах, куда она, несомненно, была занесена торговыми судами. И. Е. Гельб опубликовал текст, относящийся к Старовавилонскому периоду (точная дата не сохранилась), по которому может быть реконструирована организация аморейского пригорода Эшнуны. Она тождественна организации, известной из канишской переписки, и по названию, и, видимо, по самой сути. Речь идет о трех кварталах (бабтум), в каждом по девять-десять семей. В списке их почти полностью отсутствуют собственные имена лиц, вместо этого указано лишь родственное отношение к старшему в семье, хозяину квартала, который и обозначен по имени. Один из амореев назван только по его кварталу: «бабтум Башанум с моря». Далее следует приписка, свидетельствующая о прямой связи поселка с торговлей: «грузы (богини) Иннин, медь хранения (вёри маццари)». В заключительной части приведено имя лица, ответственного за всю группу; в отличие от типичных западно-семитских имен глав семейств, упоминающихся в тексте, это имя аккадское. Пригороды амореев были и в крупнейшем торговом центре Нижнего Двуречья – Сиппаре, где они назывались по племенам, поселившимся там (Сиппар-Яхрурум, СиппарАмнанум). Организация городских кварталов-бабтум известна и в других центрах Нижнего Двуречья, следовательно, в Канише она не была особой, специально присущей только этому торговому пригороду системой. В связи с проникновением амореев в торговые центры Передней Азии получает объяснение и особая группа участников канишской торговли, которых в деловой переписке называют нуаум. Этот термин известен из текстов, найденных в Мари. Там он обозначает ту часть любого западно-семитского пастушеского племени скотоводов, которая находится в кочевьях в отличие от живущих в постоянных селениях у воды. Уплата им долга, их посредничество в доставке товаров, трудность общения с ними, если нужно было от них что-нибудь потребовать, – вот обстоятельства, в связи с которыми они упоминаются. В канишском поселке был «дом нуаума» – видимо, представителя этих степняков-скотоводов, так же как существовали дома горцев, которых называли не по именам собственным, а по названию той горы или той реки, у которых располагалось представляемое ими селение; такие имена характерны для южной окраины канишского торгового пригорода, возникшего позже остальных частей поселка. Амореи появились в канишском пригороде незадолго до пожара, и их называли часто только по племенной принадлежности, без упоминания личного имени, как, например, известную содержательницу питейного дома («аморейку»), ссужавшую деньги под процент. История развития практики канишского торгового объединения, как нам кажется, дает картину, типичную для торговли в ту эпоху вообще. Хотя эта группа торговых архивов пока уникальна, однако единичные документы такого же типа найдены и в других городах Передней Азии начала II тысячелетия до н. э. В течение всего этого тысячелетия по всем городам Передней Азии, где найдены деловые клинописные документы, широко распространяется заключение кредитных сделок, как правило, уже не коммерческого, а кабального характера. О прямой связи этих сделок с укреплением дворцовой торговли можно судить на основании материалов канишской коммерческой переписки. Процесс закабаления земледельцев был характерен для того времени. На его причинах мы остановимся ниже. 58 6. Держава Шамши-Адада I Около 1815 г. до н. э. ставший уже привычным образ жизни городов-государств Верхней Месопотамии, Северной Сирии и областей к востоку за Тигром внезапно нарушился в связи с завоеваниями Шамши-Адада, который происходил из ханейского рода. Ханейцы, или "анейцы, были, по-видимому, наиболее древней после диданов группой западно-семитских пастухов, проникшей в Месопотамию. К концу XIX в. до н. э. они, хотя и сохраняли родоплеменные связи, в значительной своей части успели занять земли, уступленные им местными царьками, как кажется, из дворцового фонда. Основными территориями их расселения были район Терки (ныне городище Телль-"Ашар, ниже впадения Хабура в Евфрат, прежний район оседания вторгшихся в Месопотамию кутиев) и область по Хабуру. Здесь ханейцы вели полуоседлое земледельческоскотоводческое хозяйство. Генеалогия Шамши-Адада известна по так называемым ассирийским царским спискам, на характеристике которых следует особо остановиться. Исследование Дж. Финкельстайна, проведенное на основании составленного в Вавилонии в Старовавилонский период генеалогического перечня, по структуре аналогичного ассирийским царским спискам, раскрыло нам истинный смысл такого рода записей. Характер их, как мы видели, обнаруживается из последней фразы изучавшегося текста. В заключение генеалогического перечня обобщены наиболее значительные, с точки зрения составителя, эпохи (палу) месопотамской истории. Они перечислены хронологически, но в обратном порядке по сравнению с самим текстом перечня: итог текста начинается с современной составителю «аморейской эпохи» (имеется в виду I Вавилонская династия, так как сам текст был составлен по приказу одного из потомков Хаммурапи). Далее следует «ханейская эпоха», включающая предков Хаммурапи, в числе которых оказываются и более отдаленные предки Шамши-Адада I (по ашшурскому царскому списку известны как эти, так и его ближайшие предки). По-видимому, считалось, что Шамши-Адад принадлежал к другому ответвлению того же ханейского родословия, к которому относились предки Хаммурапи. Затем идет эпоха, названная по наиболее значительному из царей III династии Ура, – «палу Шульги» – и далее «эпоха кутиев», которая соответствует времени после Саргона Древнего; в конце итоговой части упомянуты «палу, не записанные в этой таблице», а далее неожиданно стоит: «Всякий воин, павший за своего господина, любой царевич, любая царевна и все человечество от восхода до заката солнца – те, кто не имеет молящегося за себя и чтущего себя, придите сюда, ешьте это и пейте это за Аммицадуку, сына Аммидитаны, царя Вавилона». Другими словами, перед нами отнюдь не запись исторической традиции, хранимой жрецами некоего центрального храма страны, как ранее предполагалось, а всего-навсего текст поминания усопших предков, перечисляющий их в той мере, в какой имена их могла вместить память и насколько могло выдержать терпение составителей списка и слушателей его. Список читали во время обряда, известного под названием кйспу, который совершался в новолуние при чрезвычайных обстоятельствах, требовавших призвания на помощь всех земных сил прошлого (насколько с этим прошлым ощущались живые контакты в памяти терпящих бедствие царей). Вот почему в перечень предков Хаммурапи (и не только в его заключительную часть!) попали наряду со знаменитыми, известными и неизвестными нам личностями мифические и полумифические эпонимы целых племен. Раскрытие смысла этого списка потребует новой переработки хронологических реконструкций, основывавшихся главным образом на подобных 59 списках царей. Попытка Дж. Финкельстайиа разделить перечень предков на группы, соответствующие отмеченным в итоге текста эпохам гегемонии амореев, ханеев и кутиев, дала любопытный результат: при сравнении с материалами ассирийских царских списков, составленных в начале I тысячелетия до н. э., ранние их разделы (включающие имена «эпохи кутиев» и предков полумифических и мифических) полностью совпали с «генеалогией» династии Хаммурапи; эпохи же более близкие – «ханейская» и «аморейская» – примерно совпадают только для XXII – середины XXI в. до н. э. Далее «генеалогия» династии Хаммурапи дает пространный перечень аморейских царей, начиная с эпонимов крупнейших племен Амнанум и Яхрурум, а ассирийский царский список, очевидно восходящий к родословию, составленному для Шамши-Адада, дает свой особый, ханейский ряд предков, введенный в ассирийский список вместе с собственно ашшурскими царями, т. е. с неханейцами. Видимо, список предков ШамшиАдада следует начинать с упоминания Хану – эпонима племени, который и в «генеалогии» династии Хаммурапи фигурирует в предполагаемом начале ханейской эпохи (около 2120 г. до н. э., по расчетам Дж. Финкельстайна), другими словами, в период переселения западно-семитских скотоводческих племен в Центральную, а затем и Нижнюю Месопотамию. Уже отец Шамши-Адада, носивший поэтическое имя Илахкабкабуху («Бог – его звезда»), был царьком в каком-то городе-государстве Верхней Месопотамии; об этом упоминает дипломатическое письмо из Мари, а его посол известен из документа, найденного в Эшнуне. Несмотря на то что не только Илахкабкабуху и его предки, но и потомки продолжали носить западно-семитские имена, они уже усвоили в быту аккадский язык и культуру (вернее, приняли как то, так и другое в своем придворном быту, дав пристанище носителям этой культуры). Первоначально Шамши-Адад, вероятно, базировался на города Терка и Шубат-Эллиль (местоположение последнего спорно). Планы Шамши-Адада были, однако, гораздо честолюбивее, чем у многих других аморейских вождей: он не имел в виду ограничиться захватом одного-двух городов-государств, а решил создать обширную державу по образу и подобию державы Саргона аккадского. История завоеваний Шамши-Адада I не вполне ясна; известно лишь, что они шли в двух основных направлениях: по Евфрату и к западу от него и по Тигру и к востоку от него. Итак, по-видимому, в начале царствования (около 1810 г. до н. э.) Шамши-Ададу удалось уничтожить своего самого сильного соперника – царство Мари на среднем Евфрате. Лишь один сын Яхдун-Лима, царя Мари, Зимри-Лим укрылся в Ямхаде – враждебном Шамши-Ададу западно-семитском государстве с центром в Халабе (современный Халеб, или Алеппо)24. В Мари был посажен правителем Ясмах-Адад, младший сын Шамши-Адада (старший, носивший не аморейское, а аккадское имя – Ишме-Даган, сидел в Экаллатуме на Тигре и впоследствии стал фактическим соправителем отца). Опасаясь угрозы поглощения враждебным Шамши-Ададу царством Ямхад, царь Каркемиша (на большой излучине Евфрата) Аплаханда, вступил в союз с Шамши-

Часть первая. Месопотамия. М.: 1983. 534 с., илл., карты.

[ аннотация: ]

Эта книга - первая из серии обобщающих трудов, посвящённых истории древнего Востока. Она подводит итог многолетним исследованиям советских и зарубежных востоковедов, воссоздающим на современном уровне наших знаний картину зарождения и становления одного из самых первых классовых обществ на земле - цивилизации Древнего Двуречья (Месопотамии). Читатель найдёт здесь подробные сведения о политической, социальной, экономической истории Шумера, Аккада, раннего Вавилона, идеологии и культуре народов, создавших эти государства, на раннем этапе их развития.

От редколлегии [ I-IV ]. - 17

Глава I.

Предыстория древневосточных цивилизаций. - 28

1. География древнейшего Ближнего Востока. - 29

2. Человек древнекаменного века на Афро-Азиатском континенте. - 38

3. Возникновение и становление экономики производства и воспроизводства продукта. - 47

4. Иерихон и Чатал-Хююк. - 51

5. Первые земледельцы гор Загроса. - 56

6. Среднеазиатские земледельцы и скотоводы. - 58

7. Первые земледельцы Закавказья. - 62

8. Мир в эпоху, предшествовавшую древневосточным цивилизациям. - 63

9. Первые земледельцы Нижней Месопотамии и Элама. - 66

10. Сложение и расцвет убайдской культуры. Ранняя культура в Сузах. - 75

11. Создатели земледельческих культур Ближнего Востока: земледельцы, пастухи и первые ремесленники. - 90

12. Общественный строй земледельческого населения Передней Азии накануне возникновения цивилизаций. - 96

13. Сознание людей накануне возникновения цивилизаций. Познание мира и рождение искусства. - 98

Глава II.

Протописьменный период в Двуречье. - 107

1. Нижняя Месопотамия накануне переворота в технике ирригации. - 107

2. Образование первых ирригационных систем. - 110

3. Изобретение шумерской иероглифической письменности. - 112

4. Начальный этап Протописьменного периода. - 120

5. Второй этап Протописьменного периода. Возникновение общественных классов. - 126

6. Конец Протописьменного периода. Люди и общество. - 132

7. Идеология, культура и искусство Протописьменного периода. - 144

Глава III.

Раннединастический период в Двуречье и Эламе. - 162

1. Исходные данные для относительной и абсолютной хронологии периода. - 162

2. Первый этап Раннединастического периода. - 167

3. Второй этап Раннединастического периода. - 170

4. Третий этап Раннединастического периода. - 175

5. Социальная структура Лагаша как образец структуры общества третьего этапа Раннединастического периода. - 201

6. «Реформы» Уруинимгины. - 207

7. Конец Раннединастического периода. - 210

8. Элам и Верхняя Месопотамия в первой половине III тысячелетия до н.э. - 216

9. Искусство Раннединастического периода. - 222

Глава IV.

Первые деспотии в Двуречье. - 233

1. Династия Аккаде. - 233

2. Владычество Элама, кутиев и II династии Лагаша. - 255

3. Царство Шумера и Аккада: III династия Ура. - 267

4. Идеология Царства Шумера и Аккада. - 280

5. Политическая история Царства Шумера и Аккада при III династии Ура. - 282

6. Аморейское вторжение, падение III династии Ура и возвышение I династии Иссина. - 284

7. Искусство периода первых деспотий в Двуречье. - 293

8. Шумерская литература. - 300

Глава V.

Старовавилонский период в Двуречье. - 316

1. Захват городов Нижней Месопотамии западными семитами (амореями). - 316

2. Общественно-политические изменения в аморейских царствах. - 324

Название: История древнего Востока. Зарождение древнейших классовых обществ и первые очаги рабовладельческой цивилизации. Ч. I. Месопотамия

Редактор: И.М.Дьяконов

М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1983.- 534 с. с ил. и карт.

djvu 19,74 мб
Качество: Хорошее, сканированные страницы

Язык: Русский

Эта книга - первая из серии обобщающих трудов, посвященных истории древнего Востока. Она подводит итог многолетним исследованиям советских и зарубежных востоковедов, воссоздающим на современном уровне наших знаний картину зарождения и становления одного из самых первых классовых обществ на земле - цивилизации Древнего Двуречья (Месопотамии). Читатель найдет здесь подробные сведения о политической, социальной, экономической истории Шумера, Аккада, раннего Вавилона, идеологии и культуре народов, создавших эти государства, на раннем этапе их развития.

От редколлегии 17

ПРЕДЫСТОРИЯ

ДРЕВНЕВОСТОЧНЫХ

ЦИВИЛИЗАЦИЙ 28

1. География древнейшего Ближнего Востока 29

2. Человек древнекаменного века на Афро-Азиатском континенте 38

3. Возникновение и становление экономики производства и воспроизводства продукта 47

4. Иерихон и Чатал-Хююк 51

5. Первые земледельцы гор Загроса 56

6. Среднеазиатские земледельцы и скотоводы 58

7. Первые земледельцы Закавказья 62

8. Мир в эпоху, предшествовавшую древневосточным цивилизациям 63

9. Первые земледельцы Нижней Месопотамии и Элама 66

10. Сложение и расцвет убайдской культуры. Ранняя культура

В Сузах 75

И. Создатели земледельческих культур Ближнего Востока: земледельцы, пастухи и первые ремесленники 90

12. Общественный строй земледельческого населения Передней

Азии накануне возникновения цивилизаций 96

13. Сознание людей накануне возникновения цивилизаций. Познание мира и рождение искусства 98

Глава II ПРОТОПИСЬМЕННЫЙ ПЕРИОД

В ДВУРЕЧЬЕ 107

1. Нижняя Месопотамия накануне переворота в технике ирригации 107

2. Образование первых ирригационных систем 110

3. Изобретение шумерской иероглифической письменности 112

4. Начальный этап Протописьменного периода 120

5. Второй этап Протописьменного периода. Возникновение общественных классов 126

6. Конец Протописьменного периода. Люди и общество 132

7. Идеология, культура и искусство Протописьменного периода 144

Глава III

РАННЕДИНАСТИЧЕСКИЙ ПЕРИОД В ДВУРЕЧЬЕ

И ЭЛАМЕ 162

1. Исходные данные для относительной и абсолютной хронологии периода 162

2. Первый этап Раннединастического периода 167

3. Второй этап Раннединастического периода 170

4. Третий этап Ранне династического периода 175
5. Социальная структура Лагаша как образец структуры общества третьего этапа Раннединастического периода 201

6. «Реформы» Уруинимгины 207

7. Конец Раннединастического периода 210

8. Элам и Верхняя Месопотамия в первой половине III тысячелетия до н. э. 216

9. Искусство Раннединастического периода 222

Глава IV ПЕРВЫЕ ДЕСПОТИИ

В ДВУРЕЧЬЕ 233

1. Династия Аккаде 233

2. Владычество Элама, кутиев и II династии Лагаша 255

3. Царство Шумера и Аккада: III династия Ура 267

4. Идеология Царства Шумера и Аккада 280

5. Политическая история Царства Шумера и Аккада при III династии Ура 282

6. Аморейское вторжение, падение III династии Ура и возвышение I династии Иссина 284

7. Искусство периода первых деспотий в Двуречье 293

8. Шумерская литература 300

СТАРОВАВИЛОНСКИЙ

В ДВУРЕЧЬЕ 316

1. Захват городов Нижней Месопотамии западными семитами

(амореями) 316

2. Общественно-политические изменения в аморейских царствах 324

3. Царство Ларсы при Варад-Сине и Рим-Сине I. Эшнуна 340

4. Старовавилонское царство Хаммурапи 361

5. Законы Хаммурапи 370

6. Старовавилонское царство от смерти Хаммурапи до падения

Его дома 385

7. Эламское царство в Старовавилонский период 391

СРЕДНЕВАВИЛОНСКИЙ

В НИЖНЕЙ МЕСОПОТАМИИ

И ЭЛАМЕ 415

1. Создание Касситского царства 415

2. Средневавплонское общество 429

Глава VII ВАВИЛОНСКАЯ ИДЕОЛОГИЯ

И культура 445

Хронологическая таблица 486

Список сокращений 492

Библиография 494

Указатель имен 515

Указатель географических и этнических названий 523

История Древнего мира, том 1

РАННЯЯ ДРЕВНОСТЬ

(Сборник)

Введение к первому тому

Общие замечания

Возможность написания этого труда возникла в результата многолетней серьезной работы большого коллектива сотрудников Института востоковедения Академии наук СССР и других научных учреждений над подготовкой обширной документированной многотомной «Истории древнего Востока». Однако публикация последней рассчитана на историков-специалистов. Поэтому наша редакционная коллегия и группа авторов решили предложить вниманию читателей настоящее издание, обращенное к более широкой аудитории и рассматривающее историю древних классовых обществ, сложившихся в Азии, Европе и Северной Африке, в контексте общечеловеческого исторического процесса. В работе приняли участие ученые многих научных учреждении и учебных заведений со всех концов Советского Союза.

Таким образом, публикуемый труд (он издается в трех отдельных книгах: «Ранняя древность», «Расцвет древних обществ» и «Упадок древних обществ») представляет собой опыт создания истории всею древнего мира в соответствии с нашими современными знаниями. Ангорский коллектив и редакционная коллегия надеются, что появление такой книги будет способствовать более ясному пониманию не только специфических, но и общих черт в развитии древних классовых обществ и внесет вклад в разрешение непрекращающихся теоретических споров по этому вопросу. Так, авторы полагают, что представление об абсолютном несходстве между собой отдельных древних обществ в значительной мере объясняется рассмотрением их в несоответствующем масштабе - либо слишком локально, либо на слишком коротких отрезках времени - и что общий обзор всех древних обществ на всем протяжении их существования неизбежно обнаружит черты общечеловеческих закономерностей исторического развития. Читателю предоставляется судить, насколько оправдав такой подход.

До сих пор в университетах читаются мало связанные между собой курсы истории Греции, Рима и древнего Востока, причем в последнем случае изложение обрывается на произвольных моментах развития того или иного азиатского или африканского общества, не показанных как части мирового исторического процесса. Академическая же «Всемирная история» (т. 1–2, М., 1955–1956) хотя и позволяет рассмотреть каждое важнейшее общество в перспективе всемирно-исторического развития, однако слишком громоздка и поэтому не дает общего обзора, к тому же в настоящее время она в значительной мере устарела по материалу.

То обстоятельство, что, помимо «Всемирной истории», единая всеобъемлющая и обобщающая история древнего мира у нас еще не была написана, объясняется трудностью охвата материала столь многих обществ (что иногда и приводило к созданию учебников и пособий авторами, недостаточно компетентными в историографии некоторых конкретных обществ). Поэтому было решено поручить написание каждого раздела данной книги ученым, работающим специально в данной области, следуя в этом примеру академической «Всемирной истории». При атом мы старались, учитывая опыт этого издания, избегать чрезмерной унификации авторских текстов редакционной коллегией. Поэтому настоящее издание представляет собой скорее «книгу-лекторий», в котором выступают разные ученые, исследователи смежных проблем, с тем чтобы в итоге их выступлений могла возникнуть общая картина. Как в лектории, это сводный цикл лекций, последовательно излагаемых разными специалистами; такой цикл в идеале дает общее представление о круге наук, которым он посвящен, но он не дает исчерпывающих сведений, так как характер каждой лекции определяется специальными научными интересами, способностями и возможностями каждого отдельного лектора, а состав всего цикла - составом коллектива исполнителей. И в нашей книге тоже есть пробелы, есть кое-какие расхождения во взглядах между авторами по частным вопросам, есть неоднородность в подходе, например, к вопросам культуры некоторых конкретных обществ. Авторы лекций выступают со своими собственными точками зрения, причем в зависимости от индивидуальных интересов и особенностей автора от раздела к разделу во многом меняются характер изложения и соотношение пропорций привлекаемых материалов (например, объем информации по политической, этнической или культурной истории по сравнению с общественно-экономической). В связи с этим было решено, что фамилии авторов будут вынесены в заглавие каждого раздела, а не отнесены, как это часто делается в коллективных трудах, в общий список в предисловии. В то же время редакционная коллегия, не обязательно соглашаясь с отдельными авторами по частным вопросам, несет ответственность за общий научный и методологический уровень книги.

В настоящее время среди советских историков нет единогласия по ряду теоретических проблем исторической науки (более подробно об этом см. далее). Это обстоятельство, естественно, сказалось на изложении некоторых конкретных тем. Редакционная коллегия не считала возможным в этих случаях навязывать свою точку зрения (последняя в общих чертах изложена во вводных главах к трем периодам древности). Однако, стремясь обеспечить определенную степень органичности в построении книги, редакционная коллегия привлекала к участию в ней преимущественно ученых, близких между собой по своим конкретным теоретическим установкам и вместе с тем работающих в русле общих теоретических представлений, традиционных для отечественной науки. Но, как будет показано, существуют и другие мнения по ряду важных теоретических вопросов.

Вполне понятно, что и между нашими авторами при всей близости их теоретических взглядов тоже существуют известные разногласия - внимательный читатель легко в этом убедится. Но важно подчеркнуть, что, несмотря на расхождения в частностях, научные позиции всех привлеченных нами авторов в целом близки между собой, и «книга-лекторий» отнюдь не является неким бесформенным собранием пестрых глав, а представляет определенное целое, в котором все части оказываются в конечном счете тесно взаимосвязанными.

В ходе редактирования перед авторами были поставлены дополнительные вопросы и задачи, однако окончательное решение оставалось за автором, а единство книге должны были придавать обобщающие теоретические разделы, в которых излагается точка зрения редакционной коллегии на материал, освещенный отдельными авторами. Более решительное вмешательство редколлегия позволила себе лишь там, где это диктовалось заданными рамками объема книги или другими техническими причинами. Широко были учтены советы и фактические поправки многих ученых, прочитавших книгу в рукописи.

Из характера настоящего издания как «книги-лектория» вытекает обозначение ее разделов не как «глав», а как «лекций». Такое название оправдывается и самостоятельностью разделов, и тем, что некоторые из них основаны на действительно читаемых университетских или иных лекциях, и тем, что они почти во всех случаях соответствуют приблизительному объему материала, вместимого в лекционное время, и, наконец, тем, что такое построение книги сможет при желании облегчить ее использование в качестве учебного пособия. Нужно, однако, подчеркнуть, что книга отнюдь не претендует на замену существующих учебников, а в частности университетских курсов история Греции и Рима, излагающих материал значительно подробнее, хотя и не уделяющих внимания месту изучаемых стран в общеисторическом процессе. Как уже было сказано, книга не претендует также на исчерпывающую полноту охвата всех регионов и проблем древнего мира. Вместе с тем некоторые лекции, написанные разными авторами вполне самостоятельно, отчасти «перекрывают» друг друга. Тем не менее книга дает, как мы надеемся, цельную и в общем стройную картину древнего мира.

Исходя из единства исторического процесса, авторы сочли возможным дать единую периодизацию истории древних классовых обществ и разделить ее на три этапа и соответственно на три раздела. Первый этап - складывание классового общества и государства, ранних форм этого общества - охватывает значительный отрезок времени с конца IV до конца II тысячелетия до н. э. Второй этап - период расцвета древних обществ, наивысшего развития рабовладельческих отношений - начинается с распространения железа (стали) на рубеже II и I тысячелетий до н. э. и длится все I тысячелетие до н. э. Третий этап - упадок древних обществ, появление черт перехода к феодализму - занимает примерно первые пять веков I тысячелетия н. э.

Подробная характеристика каждого этапа, его экономических, политических и культурных особенностей дается во вступительной лекции к каждому из трех соответствующих разделов. Внутри каждого раздела мы старались сохранять хронологический порядок рассмотрения истории отдельных стран. Разделы неравномерны по своему объему - наибольшее место отведено истории второго периода: это связано с тем, что наши знания здесь значительно полнее благодаря обилию и многообразию источников, а также с тем, что именно в этот период определились новые пути развития древних обществ, в частности античный путь развития в Средиземноморье, который заслуживает особо подробного рассмотрения.